Стивен Лохед - Талиесин

— Они бормочут, лепечут, нюхают друг у друга под мышкой и притворяются, будто знают, что делают. Они давят прыщи на своих никчемных задах и усмехаются своими невыносимыми усмешечками… и все это ложь, Харита, все ложь! Ложь льется у них изо рта, как гной из открытой раны.

— Другими словами, ты услышал не то, что хотел услышать…

— Они позорят священный сан. Они стонут, и воют, и закатывают глаза при малейшем намеке на дельную мысль. Все! Больше к ним ни ногой!

— Если они такие жалкие твари, что тебе до них? Зачем тратить на них свое время?

Губы Аннуби вытянулись в линию. Он начал было говорить, но захлебнулся словами.

— Вот видишь? Ты просто устал и злишься. Иди во дворец, съешь что-нибудь, и тебе станет лучше.

Аннуби взглянул на нее — волосы сияют золотом в утреннем свете, яркие глаза горят жизнью, стройные руки и ноги покрыты загаром от долгого пребывания на солнце — и кивнул.

— Пусть тебе всегда будет так же светло, солнышко, — сказал он.

Они немного прошли в молчании, потом вернулись в царские покои, где уже накрыли стол и подавали трапезу. Харита уселась, положила себе свежих смокв и теплых лепешек. Аннуби остался стоять в дверях, глядя на стол и собравшихся за ним. Брисеида заметила его и медленно встала. Видимо, в глазах ее читался молчаливый вопрос, потому что прорицатель слегка мотнул головой. Брисеида только кивнула.

— Ну же, Аннуби, съешь хоть что-нибудь, — сказала она мягко. — Царь уже ушел, и Киан с ним. А у нас еще времени вдоволь. Садись, перекуси.

Аннуби на неверных ногах прошел к столу и упал на стул. Слуга предложил ему тарелку с финиками, фруктами и сыром. Аннуби взглянул и только мотнул головой. Слуга отошел.

— Аннуби встречался со жрецами, — объявила Харита. — Он сказал, они ведут себя, как ядовитые твари.

— Твари! — рассмеялся Майлдун.

— Расскажи нам, чего они наговорили, — попросил Эоинн.

— Да, расскажи нам! — потребовал Гуистан.

— Оставьте Аннуби в покое, — велела Брисеида. — Он много трудился и устал.

— Они показали тебе какие-нибудь свои секреты? — спросил Майлдун.

— Предсказали будущее? — не отставал Эоинн.

— Скажи нам! — упорствовал Гуистан.

Аннуби мрачно взглянул на мальчиков и проговорил:

— Жрецы сказали мне, что любопытство — большой порок трех юных саррасских царевичей.

— Они ничего подобного не говорили! — фыркнул Майлдун.

— Ты все врешь! — выкрикнул Гуистан.

— Довольно, мальчики! — прикрикнула Брисеида. — Идите.

Царевичи повскакали из-за стола и с топотом выбежали из комнаты.

Брисеида легонько вздохнула.

— Прости, Аннуби. Мне кажется, они с каждым днем становятся все более невоспитанными.

Аннуби казался рассерженным, однако лишь пожал плечами и сказал:

— Они молоды, и жизнь кажется им безграничной. Нет ничего невозможного, непосильного или непознаваемого. Мир и все, что в мире, принадлежит им. Пусть их… пусть.

— Трудно вообразить, что и я так когда-то думала, — ответила Брисеида. — А ведь думала, наверное.

— И ты думала, и мы все… когда-то. Это проходит, — заметил Аннуби и добавил: — Ничто не длится вечно.

Харита увидела глубокие борозды на его лице и поняла, что давным-давно не видела Аннуби улыбающимся. Она перевела взгляд на мать, и в памяти мелькнул образ: мать с прорицателем стоят среди колонн, Брисеида трогает его за рукав и отходит со странным, напряженным выражением на лице. Сейчас это выражение вернулось.

— Да, ничто не вечно, — согласилась Брисеида, распрямляя плечи. Она вскинула голову, слабо улыбнулась. Глаза ее сияли.

Аннуби медленно встал.

— Я пахну кровью и фимиамом. Мне надо пойти вымыться и сменить платье, — сказал он.

— Отдыхай, Аннуби. Если захочешь, подойдешь к нам позже.

Он ответил не сразу.

— Очень хорошо, я присоединюсь к вам во дворе.

Царский советник шагнул в дверь, потом повернулся и вновь вошел в комнату.

— Это не предрешено. — Он горько хохотнул. — Ничто не предрешено. Это я, по меньшей мере, усвоил.

— А теперь иди, отдыхай. Поговорим позже. А?

Он взглянул на нее утомленными глазами.

— Спасибо тебе, Аннуби, — сказала она просто.

Прорицатель поклонился, осенив себя знаком Солнца.

— Знамения — лукавые гонцы, — отвечал он. — Пусть солжет и это.

Харите весь разговор показался донельзя странным. Когда Аннуби вышел, она спросила:

— Мама, что такое? Что стряслось?

Вместо ответа царица обняла ее. Харита приникла к матери.

— Харита, — шептала Брисеида, касаясь губами ее волос, — ты столькому должна научиться… а времени так мало.

— Но в чем дело?

Брисеида не отвечала — Харита уже подумала, что она не слышала вопроса, — потом отстранила дочь на расстояние вытянутых рук.

— Слушай, — сказала она хрипло, — Харита, сердце мое, я тебя люблю. Ты понимаешь?

Озадаченная Харита сглотнула вставший в горле комок.

— Я тоже тебя люблю. Но…

— Не спрашивай, милая. — Царица покачала головой. — Любовь — это все, Харита. Не забывай.

Харита кивнула и зарылась лицом матери в шею, почувствовала ласковое прикосновение ее рук.

— Ну вот, — сказала Брисеида в следующий миг. — Пора. Элейна будет ждать нас у входа в храм. Ты готова идти?

Харита кивнула, стряхивая повисшую на ресницах слезу.

— Готова.

Они вышли и вместе со всеми направились к храму, где должен был состояться обряд с участием всех царей.

В храме Солнца было четыре внутренних дворика, один над другим, и у каждого из них колонны были из своего металла: у нижнего — из бронзы, у следующего — из латуни, у третьего — из золота, а у самого верхнего — из орихалька. В этом-то верхнем дворе цари и собрались поклониться Белу и обновить царские обеты участием в древнем обряде.

Восемь царей и Верховный царь в простых рубахах из неотбеленного полотна вошли во двор и собрались вокруг огромной жаровни, наполненной тлеющими углями. Перед ней остановился верховный жрец, прочие встали попарно за спиной у каждого царя.

Когда все было готово, верховный жрец начертил в воздухе солнечный знак и высоким, срывающимся голосом воззвал к Белу. Руки его рассекли воздух. Он кивнул жрецам, и те взяли царей за плечи.

— Власть — земная одежда, — провозгласил верховный жрец. — Все, что надето, можно сорвать.

При этих словах раздался громкий треск: жрецы ухватили царские рубахи, разорвали сверху донизу и бросили на пол. Цари выступили из обрывков своих одежд, приблизились к жаровне и встали, протянув к ней руки. Верховный жрец поднял большой алебастровый сосуд и плеснул из него на угли. Зашипело, и к сводчатому потолку устремился благовонный дым.

— Пусть дыхание бога очистит вас, — сказал жрец. — Он взял ветку иссопа, подержал ее над паром и пошел между царями, охаживая их веткой сперва по рукам, потом по груди и плечам, спине, бедрам и ягодицам. Цари глубоко вдыхали ароматный дым и без звука сносили побои.