Ярослав Гжендович - Конец пути

Тракт мы миновали в тот же день, никем не побеспокоенные; никого не встретив, мы продвигались во все более дикую пустошь и удалялись от поселений.

Когда колонна наша вторглась довольно далеко в пустыню и начали опускаться сумерки, Фитиль приказал встать лагерем.

Я проследил, чтобы мои ездоки сперва обиходили птиц, как меня учили в караване соляных контрабандистов. Среди наездников было целых пятеро кебирийцев, которые неплохо управлялись с орнипантами, а у остальных за плечами была служба в отрядах загонщиков или среди разведчиков, и никто не жаловался — пусть потом все и свалились на землю, словно побитые палками.

Ночь была черна, словно густая тушь, где-то на горизонте видны были вспышки весенней грозы над горами, но здесь не упала и капля дождя, и несмотря на ночь чувствовалось горячее дыхание пустыни.

Люди спали подле своих фургонов и на них; не ставили те в кольцо, но сохранили походный строй, чтобы утром как можно быстрее двинуться в дорогу.

Всю ночь издали доносился глухой грохот.

— Сигнальные барабаны, — сказал Фитиль. — Проклятый Хуртайган. Знает о нас. Уже встал на след.

— След доведет его только до урочища, — ответил я. — И он уже потерял пару дней.

— Он умеет маршировать быстро, — мрачно сказал Фитиль. — А барабаны отвечают ему уже из пустыни. Надеюсь, Носитель Судьбы, что ты знаешь, что делать. Я всю жизнь избегал костей, игр и споров. Всегда просчитывал шансы. А теперь — бегу вслепую.

— Лучше играть с судьбой, чем покориться тому, что должно случиться, — ответил я. — А ты уже не лис, загнанный в нору.

Это случилось, когда от урочища нас отделял, самое большее, день дороги. Я узнавал местность (по крайней мере, так мне казалось, поскольку кусты калечника и скалы выглядят везде одинаково), и мне приходилось сдерживаться, чтобы не начать высматривать странные дома, поставленные предвечными: для этого было еще рановато.

Я и правда думал, что нам удастся.

Я верил, что мы вырвемся из Амитрая и что о нас останется лишь легенда — о веренице призраков вымершего племени, которая прошла по стране и бесследно впиталась в прах Нахель Зим.

Потому, когда я увидел вдалеке на горизонте размытую бурую полосу пустынной пыли, сперва почувствовал лишь бессильную ярость.

Развернул птицу и подъехал к едущему в авангарде Фитилю: тот сидел на коне пригнувшись, тяжело опираясь о луку седла.

— Впереди пыль в небе. В миле, может, в двух отсюда.

Он выпрямился, вздохнул, а потом отстегнул от седла свой старый шлем.

— Хуртайган. Его авангард, — сказал. — Чем позднее мы его встретим, тем сильнее он окажется, потому что все время вбирает подкрепления. Единственная наша надежда, что войско его все еще в горах и только идет маршем сюда.

Сын Кузнеца отдал приказы, и вскоре вдоль всей колонны разнеслись приглушенные сигналы свистулек, строй начал меняться, трое разведчиков понеслись вдруг в пустыню.

Я вернулся к своему отряду и приказал съехаться всем орнипантам, а потом объяснил, что мы должны сделать. Некоторые побледнели, но в конце я услышал лишь: «Агиру кано, окунин!»

Я и сам чувствовал, как завязывается узлом мой желудок. Напился воды, чувствуя, как стучит в висках кровь. А потом начал глубоко дышать, чтобы задавить страх.

Мы уходили отсюда. Уходили в наш новый дом. Мы оставляли страну пророчице, чтобы та подавилась этой землей, — мы ничем уже ей не угрожали. Но она полагала, что место всех нас — на жертвенном столе, а потому не хотела нас отпускать. Потому послала этого Хуртайгана, чтобы он нас остановил. И теперь он стоит у нас на пути. Так близко.

Это был мой гнев: словно угли в костре, и я принялся раздувать его в душе, чтобы он вырос, сделался белым, ревущим огнем, способным плавить железо.

Когда мы взошли на холмы, они уже стояли. Отряды еще перемещались, видны были бегущие на свои места группы солдат, собирающиеся в квадраты. Все двигались заученной боевой трусцой под грохот барабанов, с поднятыми пиками; щитоносцы вбегали перед квадратами отрядов, ставя заграждения; по обе стороны холмов въезжали колесницы. По двадцать с каждой стороны. Стояли широко, чтобы не зацепить друг друга косами, в рядах по четыре.

— Он знает, что блокирует нам путь, — сказал я.

— Полагаешь, от Багрянца? — спросил Бенкей.

— Тогда бы они добрались до нас раньше, — ответил я. — Да и какая разница? Ставят «бычьи рога». Должно быть, полагают, что мы развернемся в три ряда, чтобы защитить безоружных и спрятать их за баррикадой из фургонов — и тогда Хуртайган зайдет с флангов колесницами и устроит резню среди гражданских.

Я снова подъехал к Фитилю, и мы пожали друг другу запястья.

— Я верю тебе, — сказал он. — Не потому, что твой план мудр, но потому, что мы с Хуртайганом уже знаем друг друга. Возможно, он сумел бы догадаться, что я сделаю, а вот ты для него — неизвестная величина. Кроме того, ты — Носитель Судьбы, так, может, тебе помогает судьба. Даже в таком безумии.

— Что говорят разведчики? — спросил я, застегивая шлем.

— Почти три бинлика. Успели передохнуть и напиться. Еще два бинлика в дороге, но далеко. Самое важное, что он не успел подтянуть машины.

— Высматривай сигнальную свистящую стрелу с красным дымом, — сказал я, слыша собственный голос, будто из железного колодца.

Ударил ладонью в наплечник и поехал.

Мы разделили орнипантов на две группы, стоящие по обе стороны от главных сил, но чуть отступили, чтобы птиц не было видно из-за хребта холма.

— Симанга… та кхаа… рахии … — зашипел я своей птице, та остановилась и послушно села.

Мрачные стрелки рядом со мной заколыхались и ухватились за веревки.

— Помните, что нужно делать? — спросил я.

— Да, тохимон, хотя это безумие, — сказал тот, что сидел справа.

— Ни за что не удастся, — добавил второй, слева.

Между нами и вторым отрядом птиц в авангард строя выехала тяжелая кавалерия. На вьючных лошадях, неподходящих для пустыни, в броне, сплетенной из рядов пластин — тех доспехов, что в кирененских домах переходили от отца к сыну; некоторые были откованы и отремонтированы оружейниками Фитиля. Это была кириненская кавалерия, воскрешенная Фитилем после падения Тигриного Трона. Амитрайская армия не верила в тяжеловооруженных рыцарей, искусных в сложной профессии боя. Амитрайская армия верила в число. В армию муравьев, которая заливает все на своем пути. Слабые доспехи, дешевое оружие — зато во множестве.

Сейчас пехота с обеих сторон была схожей, поскольку наши были дезертирами из амитрайских тименов. Точно так же обстояло дело с лучниками. Единственное, что нас отличало, это тяжелая кавалерия. И неожиданно полученные орнипанты. У тех было лишь ненамного больше людей, способных к сражению, чем у нас.