Ярослав Гжендович - Конец пути

Молчание.

— Кто тебя прислал — я знаю. Но спрошу снова. Вопрос, на который я знаю правильный ответ, позволит мне проверить, можем ли мы уже начать разговор.

Драккайнен потянулся за бичом, что лежал на столе: металлическим, посверкивающим и жутковатым на вид; пока что он выглядел словно короткая, отполированная палка.

— Поправь меня, если я что-то сделаю не так. Сперва снимаем это металлическое навершие, осторожно, чтобы не прикоснуться к этой скользкой мерзости внутри… Хорошо, теперь оно начинает разворачиваться, я должен бы его слегка встряхнуть, чтобы оно полностью расплелось, да? Оно живет или как? Гляди-ка, а движется вполне живенько. Когда махну, оно ведь наверняка растянется в воздухе?

Багрянец продолжал молчать, но принялся резко втягивать воздух носом и выпускать его через рот, словно с каким-то змеиным шипением.

— Ага. Станешь похваляться выдержкой и тренированностью. И в итоге все это будет тянуться дни напролет. Возможно, ты рассчитываешь на то, что я нечаянно тебя убью, а может, и специально, поскольку приду в ярость. А это что?

Багрянец, словно черепаха, выглядывающая из панциря, вытянул шею, цепь звякнула, а ошейник впился в горло. Лицо амитрая покраснело так, что горящие алостью сосуды под кожей почти исчезли, зато глаза чуть не вываливались из глазниц.

— Отцепить его ошейник! — приказал Драккайнен.

Братья Древа подскочили к креслу, звякнули звенья. Освобожденный от ошейника Багрянец наклонился вперед, хрипя и заходясь сухим кашлем.

— Застегните ошейник ему на лбу, — сказал разведчик, держа бич щупальцем вниз совершенно неподвижно.

Вьющийся отросток шевелился все медленнее, начиная сокращаться, утолщаться и скручиваться в спираль. Наконец заплелся так плотно, что снова можно было надеть защитные ножны.

Вуко осторожно положил орудие на стол, потом уселся и сплел пальцы.

— Ну ладно. Похоже, насчет стратегии выживания мы договорились. Ты фанатик. С радостью умрешь в мучениях, а я буду совершенно зря пытать тебя, поскольку ожидает тебя рай или что-то такое. Может, я ошибаюсь, но религия Праматери не предусматривает жизни после смерти — или же предусматривает, но только для избранных? Да без разницы. Ты этим не воспользуешься и в рай не попадешь. Но нет, я не стану марать рук. Вместо этого я пошлю тебя в прижизненный ад.

Повернулся к стражникам.

— Господа, а мотнитесь-ка кто-нибудь в мои казармы и там попросите парней, чтобы те выдали мои переметные сумы: мне понадобится кое-что, что там лежит.

Когда стражник вышел, Вуко вынул трубку, огниво, мешочек с табаком и коробочку с деревянными щепками.

— А сейчас — подождем, — заявил Ночной Странник. — Может, поболтаем? Просто так, чтобы убить время? Нет? Ну что ж. В следующий раз ты станешь меня умолять, чтобы я задал тебе какой-нибудь вопрос.

Прошло несколько минут. Драккайнен попыхивал трубочкой, отпивал из кубка и барабанил пальцами по столешнице, а Багрянец сидел неподвижно и молчал.

Когда принесли сумки, Вуко покопался там и вынул кожаный футляр; развернул его, открывая запихнутые в кармашки металлические детальки.

Все присутствовавшие молчали удивленно, а Вуко позвякивал металлом, монтируя какое-то устройство и тихонько посвистывая.

Наконец он поднялся, держа в руке шприц и ритмично двигая поршнем.

— Мое последнее зерно, — произнес с сожалением. — Я его берег, мечтал, что приручу какого-нибудь волка, да что там. Полагаю, хватит, зеленая отметка появилась. Теперь держите его голову, чтобы он не двигался.

Багрянец и правда пытался дергаться, рычать и шипеть сквозь оскаленные зубы, но, естественно, это не слишком-то помогло. Вуко одной рукой придержал обруч на лбу Багрянца, запрокидывая ему голову, а второй ввел шприц глубоко в нос шпиона и нажал на поршень, чувствуя серьезную отдачу.

Они отскочили, когда Багрянец забился в цепях, сипя и кашляя, а потом стал орать, дергая головой во все стороны, когда зерно освободилось и начало свое путешествие.

— Через какое-то время его попустит, — объяснил Драккайнен. — Как перестанет биться, доставьте его в «выжималку».

— Увидим то же, что и он? — заинтересовался Драккайнен.

— В каком-то смысле, — кивнул скандинав.

Они сидели в контрольном помещении около ледяного зала, который Вуко окрестил «выжималкой», а на полу корчился и трясся Багрянец.

— Его мозг создаст объекты, которые окажутся для него пугающими, но все дело в контексте. Он увидит страшного коня, который стоптал его в детстве, но для нас это будет просто конь. Вот только ему сперва нужно прийти в себя, чтобы механизм вообще начал действовать, а пока что ничто на такое не указывает. Мне кажется, этот идиотский имплант его убьет. Чего тебе вообще ударило в голову сделать нечто подобное?

— Поглядим, — заявил Драккайнен. — Пока что мы не в курсе, подействует ли эта твоя «выжималка» вообще.

Однако шпион не пришел в себя до следующего утра. Лежал, из носа, глаз и ушей его вытекало немного крови, его били конвульсии, но, кроме этого, не происходило ничего, достойного внимания, — только в помещении вставал холодный туман, то и дело вытягивая в сторону лежащего без сознания мужчины щупальце.

Канарейка Фьольсфинна добралась до Вуко за завтраком. Драккайнен поспешно запихнул в карман кусок чего-то, похожего на сушеную колбасу, краюху хлеба с пластом сыра, забрал с собой кубок с отваром и пошел. Взял с собой Филара, который утверждал, что если уж шпион амитрай, то он может помочь или же, по крайней мере, переводить.

Когда они вошли в помещение контроля, окруженные тучей пахучего дыма из трубок, Багрянец был уже в сознании, но лежал, свернувшись в клубок, и отчаянно всхлипывал.

— Что его так расклеило? — спросил Драккайнен, ставя кубок на пульт. — Кстати, а что, на всей планете нет никакого аналога кофе? Этот их горячий «Доктор Пеппер» невозможно пить.

— Ничего его не расклеило. Проснулся и плачет. «Выжималка» еще даже не запустилась. Это только начало, не конец. Туман что-то создает. Не знаю, что оно такое, — какие-то дома, кажется, — ответил норвежец, прихлебывая из кубка.

Картины, проявляющиеся в завесах тумана, напоминали бледные, полупрозрачные голограммы. Самые резкие были впереди. Остальные казались пастельными и смутными, будто миражи. Потом картина сгустилась, появилась выписанная желтыми красками улочка какого-то города. Дома — словно куличики из песка; казалось, они вылеплены из глины — плоские крыши прижимаются одна к другой, словно грибы в колонии. Это немного напоминало арабскую Медину, а еще — мексиканское пуэбло. Везде валялся мусор, стены были поцарапаны, побелка сходила клочьями.

— Город в Амитрае, это точно, — произнес Филар.