Майкл Мэннинг - Мордэкай

— А что именно ты пытаешься выяснить?

— Точную кривизну вашего мира, — сказал Гэри.

Я засмеялся:

— Эти сведения есть в моей библиотеке. Моряки и навигаторы уже всё это проделали. Вечером я могу показать тебе графики.

Андроид настаивал:

— Тем не менее, я бы хотел провести этот эксперимент. А вечером мы сможем сравнить числа из ваших графиков с моими результатами.

Вернувшись несколько часов спустя домой, я принял ванну. Я не очень-то испачкался, но брызги морских волн оставили у меня чувство липкости и странный запах. У Пенни прибавилось сил, и все остальные были вне дома — редкий тихий час. Пенни ходила по дому, и я воспринял это как хороший знак.

Я только закончил вытираться, и надел длинный халат, когда услышал крик со стороны кухни.

Бросившись бежать, я добрался туда несколько секунд спустя, и обнаружил Пенни — она сидела на полу у стойки и плакала, а вокруг неё были разбросаны морковь и репа. Из дверного косяка торчал её любимый кухонный нож.

— Что случилось? — взволнованно спросил я.

Она сидела, опустив голову, уставившись на покрывавшую пол плитку.

— Уйди, — тихо сказала она с предостережением в голосе.

Игнорируя годы супружеского опыта, я всё равно к ней подошёл:

— Поговори со мной, Пенни.

В ответ жена прорычала:

— Уходи!

— Я не могу помочь тебе, если ты со мной не разговариваешь.

— Да разве не очевидно! — закричала она. — У меня только одна чёртова рука! Я бесполезна! Я не могу готовить. Ты вообще знаешь, что можно делать только одной ёбаной рукой?! Я даже не могу почистить какую-то проклятую всеми богами репу. — В её глазах стояли слёзы фрустрации и ярости.

Я хотел подойти ближе, обнять её, но она отдёрнулась прочь, когда я пошевелился:

— Нет! — предупредила она. — Оставь меня в покое. Ты что, не видишь мою руку? Я, блядь, выставила ладонь вперёд, жестом приказывая тебе не подходить. — Она указывала на своё отсутствующее предплечье правой рукой. — Она всё ещё здесь. Я её чувствую. Теперь видишь? Я сейчас помахала ею.

— Я знаю, это трудно, — успокаивающе сказал я. — Потребуется время, чтобы приноровиться…

— Приноровиться? — прохрипела она. — Я не могу одеваться. Я не могу раздеваться! Ты вообще знаешь, насколько унизительно для меня просить Мойру или Айрин помочь, когда мне нужно справить нужду? Как я могу так жить?

Не находя хорошего ответа, я просто сел на пол у противоположной стены. Что я мог ей сказать? Был ли это хороший момент, чтобы подать ей мысль об исцелении?

— Думаю, есть способ восстановить твою руку, — наконец сказал я.

Пенни отказывалась смотреть на меня:

— Мэттью уже говорил. Судя по его словам, это хотя бы лучше, чем ничего. — Её голос прозвучал плоским и пустым. — Кто знает, когда у вас появится лишнее время, чтобы транжирить его на что-то подобное…

— Во-первых, на тебя время не транжирится. Никогда не транжирилось. Ты гораздо важнее для этой семьи, чем я. Ты гораздо важнее меня! А во-вторых, я говорил не о металлической руке. Я думаю, что могу восстановить тебе руку из плоти и крови.

Она подняла взгляд, и по её лицу пробежала череда сложных эмоций. Сначала в её взгляде появилась надежда, потом сменилась подозрением:

— И чего это будет стоить?

Я пожал плечами:

— Ничего.

— Тогда почему ты ещё этого не сделал? Не играй со мной в игры, Морт. Я слишком хорошо тебя знаю.

— Я хотел подождать, пока ты не придёшь в себя окончательно.

Пенни подобрала с пола морковку, и бросила на стойку.

— Я не могу окончательно прийти в себя, пока у меня не хватает целой руки.

— Я имел ввиду твоё здоровье.

Вытерев глаза, она ответила:

— Я знаю, что ты имел ввиду. И ты по-прежнему что-то скрываешь. Это опасно, так ведь?

— Всё, что я делаю — опасно, — сказал я. — По крайней мере, если речь идёт о моих уникальных способностях. Мне придётся стать тобой, как я сделал в тот день, когда в тебя попало копьё из баллисты. Мы оба можем исчезнуть, или слиться в одну личность. В лучшем случае всё получится, но мы никогда так и не узнаем, кто из нас кто.

Она выдохнула, мрачно хохотнув:

— Не могу тебя винить за то, что ты не хочешь быть мной.

Осклабившись, я ответил:

— Я больше буду сочувствовать тебе, если ты окажешься мной.

— А по мне, так это здорово, — сказала она. — Ты имеешь хоть какое-то представление о том, насколько я порой тебе завидую? Нет, конечно же не имеешь. Помнишь, когда мы были маленькими? Тогда между нами почти не было разницы. Ты был просто таким неуклюжим, тощим пареньком. Никто тебя тогда не понимал кроме меня. Я видела твоё сердце, твою доброту. Я любила тебя, и мне было всё равно, что ты был никем. Я тоже была никем.

А потом ты стал волшебником, и внезапно оказался в центре всех событий. А я всё ещё была никем, но ты почему-то всё равно продолжал меня любить. И вот неожиданность — оказалось, что ты был потерянным наследником Камеронов и Иллэниэлов одновременно! Все хотели тебя, или жаждали тебя убить. Ты был важным. Но кем была я? Я была просто обычной девушкой, с которой ты не пожелал расстаться.

Какое-то время я была твоим телохранителем, и это придавало моей жизни смысл. По крайней мере, я могла оставаться с тобой. Но я слышала пересуды. Ты никогда не задумывался, что я могла услышать этими нечеловечески чуткими ушами, которые ты мне дал? Как много этих разодетых лордов и дворян говорили что-то, не осознавая, что я могу их слышать? Им было тебя жаль, или хуже — они считали тебя дураком за то, что ты захотел жениться на мне.

Но ты всё равно на мне женился. Как я могла отказать? Ты был всем, чего я когда-либо хотела, но я всё равно чувствовала стыд. Мне следовало отпустить тебя, оттолкнуть тебя прочь, но я была слишком эгоистичной, слишком упрямой, чтобы отдать тебя кому-то другому.

И теперь я целыми днями притворяюсь… притворяюсь не той, кто я есть — притворяюсь важной, притворяюсь главной, а мне хочется только стать невидимой. Мне хочется… мне… мне хочется, чтобы ты был никем, чтобы всё было как раньше. — Она закончила, уронив голову на свои подобранные колени, глядя в пол.

— Пенни.

— Знаю, — перебила она. — Я купаюсь в жалости к себе. Не трогай меня. Графинейя побуду завтра. Сейчас я просто не могу. Устала.

Встав, я пересёк комнату, и сел рядом с ней, приобняв её рукой за плечи:

— Я хочу того же, — сказал я ей. — Я так часто жалел, что мы не можем просто забыть обо всём и сбежать. Меня поддерживает лишь одно, только одно утешение позволяет мне вынести такую жизнь.

— Если скажешь, что это — я, то отправишься в полёт через всю кухню, — удручённо сказала она.

— Нет, — ответил я. — По крайней мере, не та «ты», которую я впервые полюбил. В те дни ты была милой, но жизнь мою делает стоящей та женщина, которая сейчас со мной. Пенни, которую я знал ребёнком — она была никем, но я её любил. Но ты перестала быть ею. Ты — девушка, которая отказалась бросить меня, которой было всё равно, дворянин я или нет — волшебник или нет. Та, которая отказывалась слушать высокомерных мудаков, считавших, что им лучше меня знать, что мне во благо, а что — нет.