Майкл Мэннинг - Мордэкай

— За что конкретно ты меня благодаришь? — спросил я.

Её взгляд впился в меня с интенсивностью, от которой мне было не по себе. Это было как смотреть на картину.

— Я благодарю тебя за то, что ты не научил меня тому, чему мой оте… нет, мой предок… хотел меня научить.

— Он всё ещё твой отец, — поспешно поправил я её, — даже если он говорит…

— Нет, — перебила она. — Не отец. С тех пор, как явилась сюда, я всё силилась тебя понять. Мне было сложно понять вас всех. Твои эмоции, все ваши эмоции, настолько интенсивные, и часто иррациональные, что поначалу я пренебрегла их ценностью. Тирион ответственен за моё зачатие, но он никогда не был мне отцом. И за это я благодарна. Когда он отказался от прав на меня, когда он назвал моим отцом тебя… я почувствовала облегчение.

Её слова были настолько откровенными, что я смутился, одновременно борясь с инстинктивным порывом обнять девушку. По прошлому опыту я знал, что такие жесты ей часто были неудобны.

— Тебе не нужно меня благодарить, — сказал я. — Для меня было честью принять тебя в семью.

Эйсар Линараллы изменился таким образом, какой у кого-то другого заставил бы меня думать, что человек расстроен, или, возможно, взволнован — но я знал, что для неё такое состояние было маловероятным. И тут я заметил дрожь в её руках. Её плечи двигались едва уловимыми рывками, слегка расходясь, затем останавливаясь, будто они не были уверены, что им полагается делать.

— Пожалуйста, не подражай мне, — сказала молодая женщина. — Я бы предпочла стать более похожей на тебя и Пенелопу, а не заставить вас стать такими, как я.

— Подражать тебе? — О чём она говорила? Тут она сделала шажок в мою сторону. Я внимательно наблюдал за ней, пытаясь проанализировать язык её тела — и терпя неудачу. Мой мозг не мог справиться с этой задачей, но тут сердце подсказало мне ответ. «Дурак, она хочет, чтобы ты её обнял».

Молча ругая себя за медлительность, я шагнул вперёд, и обнял её, крепко прижав к свой груди. Я понятия не имел, что сказать. Никакие из фраз, которые я мог бы произнести детям, не казались подходящими, поэтому я молчал.

Линаралла не отпускала меня, даже когда я ослабил объятия, чтобы дать ей возможность отступить. Она продолжала держаться за меня, крепко прижимаясь щекой к моей груди.

— Пока вы с Пенелопой не пришли меня забрать, я не осознавала, что научилась любить.

Мой взор затуманился, и я поцеловал её в макушку:

— Я горжусь тем, что могу называть тебя дочерью, — прошептал я.

Наконец она отпустила меня, и сделала шаг назад, разгладив перед своего платья, прежде чем сесть на единственный табурет в моей мастерской.

— Именно благодаря тебе и твоей семье я всему этому научилась. Это также помогло мне распознать любовь, которую я получала от матери.

— Под матерью ты подразумеваешь…

— Лираллианту, — закончила она за меня. — Она — всё ещё моя мать, хотя я считаю, что мне повезло теперь иметь и вторую. Пример Пенелопы, и твой, помог мне понять то тепло, которое я ощущала исходившим от неё. Учитывая природу старейшин Ши'Хар, я могла общаться с ней напрямую недолго и нечасто, но в этих разговорах всегда было что-то — какое-то чувство, которому я не могла подобрать название. Теперь я понимаю, что это было.

— Я никогда не ощущала того же самого от Тириона, — добавила она секунду спустя. — С тех пор, как я вернулась, я много думала об этом. Я снова и снова просматривала у себя в голове то, что я знаю о его прошлом. Несмотря на то, что я знаю его историю, и даже зная твой её пересказ с его точки зрения, я сбита с толку. Я всё ещё не очень хорошо это всё понимаю, но его тогдашние действия, не говоря уже о нынешних, кажутся мне бессмысленными. Они противоречат всему, что я видела здесь, с тобой. Если вы оба — люди, если вы оба чувствуете одно и то же, то как он может так сильно от тебя отличаться? Неужели ты бы сделал то же самое, будь ты на его месте?

Голос Линараллы был спокоен, но я заметил в нём лёгкую нотку боли, резанувшую мне по сердцу. Я в последнее время не слишком обращал на неё внимание — она всегда была такой тихой. Было легко отмахнуться от неё как от наблюдательницы, как от лишённой эмоций или, возможно, никак не воспринимавшей окружавших её людей. Но истина была совсем иной — молча, не беспокоя никого вокруг, она одна-одинёшенька силилась понять парадоксы сердца, используя единственный имевшийся у неё инструмент — её интеллект.

Ей нужен был ответ, которого у меня не было, но во мне горела решимость ей помочь. В её взгляде была скрытая мольба — тайное, отчаянное желание понять. «Тирион, ублюдок ты этакий!» — внутренне выругался я. «Ты хотел, чтобы я научил её жестокой реальности предательства, но ей нужно другое. Ей нужен отец». До этого я на самом деле не рассматривал её как свою дочь. Она была слишком непохожей, слишком чужой. Но я готов был сделать всё, что в моих силах.

— Ты знаешь, что такое мудрость? — сказал я, отвечая на её вопрос своим собственным.

Линаралла слегка наклонила голову вбок, чуть-чуть напомнив мне Хампфри:

— Мудрость — это использование рассуждения для определения наиболее эффективного образа действий по достижению желаемого результата. В целом, о ней говорят, когда изучают долговременные последствия, в отличие от кратковременной выгоды.

Я покачал головой:

— Нет. — Вообще-то, я посчитал её ответ достаточно близким, но в нём не хватало ключевой детали. — То, что ты только что описала — это функция интеллекта, и она похожа, однако мудрость — это атрибут, позволяющий нам выяснить, что является правильным. Мудрость — это применение одновременно интеллекта и эмоций для принятия моральных решений. Правильное и неправильное не существуют в сфере чистого интеллектуального мышления — их можно выявить лишь применив не только разум, но и сердце.

Тирион — умный человек, но в том, что касается мудрости, он провалился. Я не знаю, что бы я сделал на его месте, но я не могу поверить, что я пришёл бы к такому же состоянию, к какому пришёл он. Большинство людей имеют схожую эмоциональную реакцию на насилие, предательство, пытки, и все те страдания, через которые он прошёл — но через призму мудрости некоторые из нас реагируют не как все, — объяснил я.

— А что бы сделал на его месте мудрый человек? — спросила она меня.

— Все люди страдают — и мужчины, и женщины, — начал я. — Это — часть жизни, подобно дыханию. Некоторые впитывают страдание, делают его причиной своего существования… они творят из своих страданий тёмную причину жить дальше — отмщение. Мудрые люди принимают свои страдания, и ищут совсем иного. Они ищут решения, способы уменьшить страдания других, даже если для этого им самим требуется страдать больше.