Майкл Мэннинг - Окончанельное искупление

Через моё сознание взрывом пролегла полоса пылающего белого огня, стерев из моего разума все остроты, какие только могли у меня быть. Я каким-то образом полагал, что, быть может, я смогу сжать зубы, и пережить всё, не издав ни звука, но моё тело взяло дело в свои собственные руки. С моих губ невольно сорвался странный визг — потому, быть может, что кнут ударил, когда мои лёгкие были наполнены лишь наполовину.

Животная сторона моего мозга ударилась в полную панику, и вменяемая, рациональная часть моего разума быстро исчезала. Мои уши услышали скользящий звук кожи по дереву, когда он откинул запястье назад, чтобы вернуть руку в исходное положение. Потребовалась каждая унция моей воли, чтобы удержаться, и не создать щит прямо в этот момент.

Второй обжигающий удар выбил воздух у меня из лёгких. Если это и сопровождалось криком, то я в этом не мог быть уверен. К этому моменту я и так уже перестал волноваться о том, издаю ли я звуки. Фрагмент моего сознания, бывший слегка рациональным, начал сравнивать мою нынешнюю боль с той болью, которую я переживал, когда меня мучил Мал'горос. Это было примерно как сравнивать яблоки с апельсинами, но конечным заключением стало то, что для этой боли у меня, по крайней мере, была хорошо определённая конечная точка.

«С другой стороны, то было тогда, а это… А-ах-х!!»

После третьей плети я был сыт по горло.

Не желая закрываться щитом или ещё как-то сдаваться, мой разум сделал единственное, что ему оставалось — сбежал. Соскользнув в полусознательное состояние, которому я, как архимаг, научился в предшествующие годы, мой разум нашёл укрытие в земле подо мной. Он не покинул моё тело полностью, но моё «я» из плоти и крови теперь стало гораздо меньшей частью моего сознания.

Вообще, впервые я вот так вот искал мысленного убежища в камне как раз перед тем, как бился с Сэлиором.

Остальную часть наказания я видел почти как сторонний наблюдатель. Моё тело продолжало дёргаться, и спазмы заставляли его непроизвольно двигаться после каждого удара, но я больше не испытывал боль так, как прежде. Она не была личной, скорее чем-то раздражающим, а не непосредственной угрозой моему здоровью.

Когда всё наконец закончилось, он вернул кнут обратно в ведро, и подошёл, чтобы помочь отцепить цепь от столба. Вернув более прямое управление управление своим телом, я выпрямился, и одной лишь мыслью разрубил железную цепь, мешавшей мне опустить руки.

— Я думал, вы сознание потеряли, — сказал он мне, поглядывая на испорченные оковы. Он также походя добавил: — А за эти вы, конечно, заплатите.

Я уже собирался было использовать свою магию, чтобы открыть на них зажимы, но мне в голову пришла другая мысль.

— Да ничего, — сказал я ему. — Я их сохраню, как напоминание.

Игнорируя толпу, я пошёл к Пенни. Каждое движение причиняло боль, и стоять прямо, не говоря уже о ходьбе, было верхом страдания. Я чувствовал, как кровь стекала по моей спине, но отказался от предложенной врачом помощи. Частичное помещение моего разума обратно в землю позволило мне дойти до Пенни, не споткнувшись.

Они положили мои руки себе на плечи, что вызвало новую вспышку боли в моей спине, а затем Уолтэр сделал нас невидимыми. После этого мы втроём направились домой, а я попытался забыть остаток дня. Ничего хорошего в нём не было.

Месяцы тихо миновали в Замке Камерон, и уже снова пришла весна. За всё это время я ни разу не вернулся в Албамарл. Королева послала несколько писем, но я их не читал. Мой рациональный ум знал, что в моём наказании плетьми она была не виновата, и не желала этого, но моё сердце почему-то просто не могло этого принять. Злился я не на Ариадну, а на сам Лосайон, а поскольку она его представляла, то я держался подальше от неё.

Однако я позволил Питэру читать письма, чтобы убедиться, что я не упустил ничего архиважного. Как только он сказал мне, что в них не было никаких приказов или повесток, я их сжёг. Обсуждать с ним их содержимое я потом также отказался. Я пока не был готов раскрыть свой сердце.

В обычных обстоятельствах Пенни оказала бы смягчающее воздействие, но в этом деле она была злее, чем я когда-либо мог быть. Будь её воля, мы бы начали гражданскую войну. Она всегда имела некоторую склонность меня защищать, но теперь… она перешла на совершенно новый уровень. Я начал избегать любых упоминаний столицы, Ариадны, любых дворян… и этот список всё рос. Одно единственное упоминание часто вызывало с её стороны взрыв едкой брани.

Сразу же после нашего возвращения я использовал свою магию, чтобы сомкнуть кожу на своих ранах, но не стал их исцелять. Вместо этого я позволил им залечиться самостоятельно, медленно и неидеально, что оставило мою спину располосованной шрамами, повторявшими шрамы на моём сердце. Пенни призывала меня их стереть, но я отказался:

— Некоторые вещи следует помнить, — был мой ответ.

Детям мы не рассказали, но близнецам уже перевалило за одиннадцать лет, и они оказались очень наблюдательными. Уверен, что в какой-то момент они выяснили правду, но так и не сказали мне ни слова. Я сказал себе, что однажды поговорю с ними, но этот день, похоже, так и не наступал.

Штраф, который на меня наложил Граф Уинфилд, в конечном итоге составил сотни тысяч золотых, а если точнее — сто шестьдесят три тысячи двадцать. Если поделить, получалось около восьми тысяч истреблённых людей. Денег мне было совсем не жалко, хотя я был весьма уверен, что многие из назвавшихся родственниками на самом деле имели очень отдалённое родство.

Этой суммы с лихвой хватало, чтобы меня обанкротить. Мне пришлось сделать заём в двадцать тысяч, на неблагоприятных условиях, чтобы полностью расплатиться. Роуз предложила мне попросить личного займа у короны, но я снова отказался встречаться с нашей новой королевой.

Радостным оказался тот факт, что Замок Камерон и, соответственно, город Уошбрук на самом деле получили очень мало повреждений. Это было хорошо, поскольку денег на ремонт у меня не было. С другой стороны, Арундэл и Ланкастер были в плохом состоянии. Люди из трёх соседних областей помогали друг другу отстраиваться заново, но мне нечем больше было помочь им в финансовом плане. Самое большее, что я мог сделать для Уолтэра и жителей Арундэла — это освободить его от налогов, которые он был должен мне за этот год. Конечно, из-за этого мне было сложнее выплатить свои собственные налоги, или даже расплатиться со своими собственными вассалами и слугами.

Питэр посоветовал мне попросить Королеву об освобождении от налогов на этот год, но я снова… легко вообразить, каков был мой ответ. И вообще, столице нужны были деньги — боевые действия нанесли немало урона дворцу и городу.