Майкл Мэннинг - Окончанельное искупление

Это был первый раз, когда она вообще что-то сказала про Мойру Сэнтир. Древний отголосок её матери появился во время последней битвы Мордэкая, и защитил их от лидера шиггрэс. Насколько Пенни знала, каменная леди не была способна говорить. Она молчала в течение всех событий, пока наконец не вернулась в землю, не оставив ни следа своего присутствия.

— Она с тобой говорила? — удивлённо спросила Пенни. — Почему ты не рассказывала мне об этом раньше?

— Я рассказывала, — ответила Мойра.

Пенни начала было оспаривать это, но обратив свои мысли обратно к тому дню, она осознала, что тогда она вполне могла просто не слушать. Она была не в лучшем состоянии после… Тут она спохватилась, и отбросила эту мысль прочь — она уже на несколько жизней наплакалась. «Сосредоточься на своей дочери», — подумала она.

— Что она тебе рассказала, милая?

— Она сказала, что слышала, как я её позвала, и что она защитит нас, — спокойно сказала Мойра.

Тут Роуз перебила её:

— Я ни разу не слышала, чтобы она говорила. Как она с тобой разговаривала, Мойра?

Указав на свой висок, Мойра ответила:

— Вот здесь, я слышала её голос у себя в голове. Я попросила её и Папу тоже защитить, но она сказала, что ей уже не хватает на это сил — что Папа сказал ей защищать нас вместо него.

Из глаз Пенни полились слёзы. Она отвернулась, отводя взгляд, у неё слишком сильно сдавило горло, чтобы она могла говорить.

— Что ещё она сказала? — спросила Роуз, продолжая разговор, пока Пенни силилась вернуть себе самообладание.

Мойра приостановилась на миг, колеблясь. Она довольно легко чувствовала печаль своей матери, и магический взор позволял ей легко видеть слёзы, которые Пенни скрыла, отвернувшись. Она подумала секунду, прежде чем осторожно ответить:

— Она сказала, что любит меня, и что она была рада тому, что обо мне заботится такая хорошая мама. Она сказала мне быть храброй ради Мамы, особенно если… что-то случится с Папой.

— Откуда ты знала, что она была твоей матерью? — сказала Пенни, больше не пытаясь скрыть слёзы. Они с Мордэкаем рассказали Мойре о её особенном прошлом, и о том, как её им доверили, но, насколько она знала, Мойра никогда прежде не видела отголоска своей настоящей матери.

— Я просто знала. Она иногда приглядывала за мной, когда я была маленькой, но я в то время не могла слышать её голос. Ты рассказывала мне о ней, поэтому я поняла, что это — она, — ответила Мойра, будто это было чем-то совершенно нормальным.

Пенни крепко обняла свою дочь, не в силах удержать эмоции в себе.

Мойра обняла её в ответ, похлопывая маленькими ладошками по спине своей матери:

— Мне тоже недостаёт Папы, Мама.

Через отверстие в пещере сочился серый свет, а я медленно начал осознавать своё окружение. Я лежал на каменистой земле, в неглубокой нише в склоне холма. Она едва заслуживала звания «пещеры», поскольку была скорее глубоким обрывом.

Как долго я там лежал, было для меня загадкой. Я вроде был покрыт толстым слоем листьев и разнообразным детритом. Сев, я смахнул мусор со своих плеч и волос, и тут я осознал, что это были совсем не листья. На мне и вокруг меня лежали сотни, нет — тысячи иссушенных тел насекомых.

— Какого чёрта? — сказал я вслух, прежде чем поднять руку, чтобы удивлённо ощупать свою челюсть. Когда я сдался на милость усталости и истощения, мой рот был разбит, полностью неспособен к речи. Теперь же он будто был в совершенно нормальном состоянии. Встав с кучи мёртвых насекомых, я начал поспешно отряхиваться, одновременно проверяя, исцелились ли остальные мои раны. Исцелились.

Я силился вспомнить, как я здесь оказался. После моей злополучной битвы с Тиллмэйриасом Гарэс Гэйлин, дракон, унёс меня в безопасное место, поскольку моя семья и друзья желали мне смерти. Или, быть может, я уже был мёртв? Я озадаченно покачал головой. «Я определённо не чувствую себя мёртвым», — подумал я про себя.

Дракон отнёс меня в юго-восточные предгорья Элентирских Гор, на расстояние многих миль и минимум пяти дней пути (обычными средствами) от Албамарла. Этот путь занял у Гарэса по воздуху менее половины дня, даже учитывая дополнительную нагрузку в виде моего веса. Приземлившись, он хотел поговорить со мной, что было странным поведением для обычно недружелюбного дракона, но я был менее чем восприимчивым к беседе.

Эмоции, оставшиеся во мне после моего последнего расставания с семьёй, были тёмными и душераздирающими. Умом я понимал их страх и веские причины, по которым Дориан и Пенни решили меня уничтожить. В обратной ситуации я наверняка сделал бы то же самое. Тем не менее, логика и рассудок ни коим образом не облегчали мою боль. Моё сердце всё ещё хранило в себе высеченный образ лица Пенни, отвращения в её взгляде после того, как моя рука коснулась её щеки. Этот образ был будто кислотой вытравлен у меня в душе.

Во время полёта к горам меня охватила депрессия, и, оказавшись там, я решительно пресёк все попытки Гарэса поговорить. Моё тело всё ещё было сломанным и разбитым, сопротивляясь моим попыткам исцелить его. Вообще, я был совершенно неспособен использовать силу. Источник моего эйсара, неиссякаемый родник моей души, пересох, сменившись бесконечно тёмной, ноющей пустотой.

Полный печали и невероятно уставший, я отослал дракона прочь. Частично я сделал это из-за желания побыть одному, и частично — из страха того, что в моём слабом состоянии он сможет силой отнять у меня свою эйстрайлин. Я украл из его родового гнезда статуэтку, и, потеряв её, я также потерял бы своего последнего и самого могущественного союзника. Быть может, слово « союзник» было не лучшим выбором, поскольку я принудил Гарэса Гэйлина служить, пригрозив использовать его эйстрайлин, чтобы насильно вернуть ему человечность. Лучше всего его положение можно было бы охарактеризовать словом « слуга».

Уставший, слабеющий с каждой проходящей минутой, я забрёл в каменистые холмы, ища тихого места для отдыха. Пещера, если её можно было так назвать, была лучшим местом, какое я смог найти, и я заполз в неё, не надеясь поправиться. На самом деле, я надеялся умереть. Я не знал пределов проклятья, которое принял на себя, но казалось разумным, что если я достаточно ослабею, то в конце концов я смогу скончаться просто от недостатка энергии.

Судя по всему, эта мысль была наивной.

— Я всё ещё здесь, — сказал я, снова заговорив вслух. Что интересно, моя депрессия будто бы исчезла вместе с моими ранами. На мой внутренний мир опустилось странное ощущение спокойствия, как если бы какая-то завеса покрывала мои болезненные чувства. Испытывая любопытство, я намеренно обратил свои мысли к Пенни и детям. Я прощупал свои последние воспоминания о них, ища боль от их непринятия, совсем как кто-то может ощупывать языком ноющую лунку потерянного зуба, даже зная, что касаться её будет больно.