Майкл Мэннинг - Возвышение и мятеж

— Как ты можешь быть таким мудаком? Я просто хотела сказать тебе, что я понимаю, и что я тебя простила.

Мэттью хохотнул:

— Если это ты так прощаешь людей, то мне жаль твоего будущего мужа.

— Ты сейчас станешь моим покойнымбратом, — прорычала она, вставая на ноги, и вытащила свой жезл. Произнеся слово, она увеличила жезл до размера посоха, и стала опираться на него, выбираясь из ямы.

Расслабившись, Мэттью обмяк, наслаждаясь шедшей от земли прохладой:

— Если тебе это поможет — я согласен с тобой.

Она посмотрела на него с края ямы:

— Насчёт чего?

— Насчёт меня, — тихо сказал он, глядя на неё снизу вверх.

Айрин спустилась обратно вниз, и предложила ему руку, подняв его на ноги:

— Кончай себя винить, — сказала она. Затем, покосившись на него, добавила: — Это — моя работа. — Она помогла ему выбраться из углубления, а потом, произнеся слово, уменьшила свой посох обратно до более компактного размера жезла.

Мэттью замер со странным выражением лица.

— Что? — спросила Айрин.

— Какого размера изначально был твой посох? — спросил он. — Это был жезл, который ты сделала больше, или посох, который ты сделала меньше? — Прежде чем она смогла ответить, он помотал головой, будто пытаясь её прочистить: — Забей. Не важно. Принцип всё равно тот же.

— Ты это к чему?

— Ты можешь показать чары, которые использовала? — спросил он, игнорируя её вопрос. Снова взяв её за руку, он повёл её обратно к ныне отсутствовавшей двери мастерской. — Я хочу посмотреть, как именно ты это делала.

Я стоял на том, что выглядело огромным озером, отражавшим небо над моей головой. Когда я смотрел вдаль, облака неслись мимо, но каждый раз, когда я поднимал взгляд, они замирали, будто время останавливалось. Вода под моими ногами оказалась обманом, ибо поверхность, на которой я стоял, на самом деле не отражала небо — она была прозрачным окном, которое поддерживало меня над огромным и таинственным миром.

Голова моя ощущалась так, будто её вывернули наизнанку. Мир, который я видел, был разбит на грани, будто заключённый в громадный самоцвет, однако когда я изучал разные грани, они показывали мне разные сцены, какие-то — знакомые, а какие-то столь новые для моего опыта, что они были чужими.

А внутри всего этого я чувствовал биение сердца, очень похожее на голос земли, к которому я уже давно привык. Однако это ритмичное биение было другим. Я знал это интуитивно — это было моё сердцебиение, моё бытие. Это была кровь мироздания, текущая по моим венам.

Боль, которая некогда была такой подавляющей, стала лёгким отголоском на краю моего бытия. Осознание этого факта заставило меня устрашиться, поскольку я знал, что моё бытие должно было находиться ближе, и болеть сильнее. Без боли не могло быть и жизни. «Я что, умираю?» — задумался я.

— « Нет, ты растёшь », — отозвался другой, бог, который хотел умереть. — « Когда боль исчезнет, ты будешь завершён. Родится новый мир, и начнётся твой сон ».

В бриллианте, заключавшем в себя вселенную, появлялись трещины. Скоро он должен был рассыпаться.

— « Он умирает! » — воскликнул я беззвучным голосом. — « Я умираю! »

— « Нет », — пришёл ответ, — « это — я. Я рассыпаюсь, но из этих фрагментов появишься ты, подобно фениксу, поднимающемуся из пепла моего тела ».

Подобно разряду молнии, меня пронзило воспоминание о моей семье, и я снова опустил взгляд, найдя их внутри рассыпающегося самоцвета. Я видел, как они ели, ссорились, смеялись. Роуз была с ними, и когда я сосредоточил внимание на ней, я стал ей. Я видел через её глаза, чувствовал их любовь её сердцем, и понимал их через призму её разума.

И что это был за разум. Ландшафт её души был незабываемо красив и потрясающе трагичен. Тщательно упорядоченные, куски и воспоминания её жизни были выстроены так, что я легко мог видеть связи между ними. В некоторых отношениях это напомнило мне идеальные, ясные воспоминания, которые я унаследовал через лошти, но, в отличие от них, эти были начертаны и окрашены её до боли человеческим сердцем.

Там было её детство, её отец и её мать, которую я никогда не знал. Даже в детстве у неё был блестящий разум, и её развитый не по годам интеллект совершенно завораживал её родителей, которые и так уже были склонные её любить. Роуз выросла в женщину с таким пониманием игр и политики жизни, которое превосходило понимание тех, кто её вырастил.

Она могла бы стать пресыщенной и циничной, если бы не появление в её жизни Дориана Торнбера. Он выделялся среди её воспоминаний, чистое и простое существо, лишь фактом своего существования восстановившее её веру в будущее. Рядом с ним был мужчина, которого я едва узнал — мужчина с острыми чертами и лицом, от которых у меня почти сразу появилось раздражение. Я по одной лишь его внешности мог сказать, что он был заносчивым, самоуверенным, даже спесивым.

Он также был наблюдательным, и его глаза улавливали слишком многое. От знания в его взгляде становилось не по себе, и казалось, что воспоминание о нём смотрело на меня в ответ так, будто он меня каким-то образом оценивал. Память о нём старела у меня на глазах, и я увидел за этим взглядом острый разум, который медленно обретал мудрость.

Рядом с ним была женщина, и её я узнал мгновенно. «Пенни!». Тогда-то я наконец и осознал, кого я видел: себя, пропущенного через призму памяти Роуз и её тщательную проницательность.

На миг я затерялся в её воспоминаниях, её любви, и её наблюдениях за людьми вокруг — её семьёй, и моей. Лицезрение глубины её преданности этим людям вызывало смирение, и ещё больший эффект вызывало глубокое осознание того, как она меня воспринимала.

Она видела мои изъяны, моё тщеславие, и даже моё зло, но она решила, что они менее важны, чем моё сострадание, моя собственная борьба за лучшую жизнь не только для моих близких, но и для тех, кого я вообще не знал, для народа Лосайона.

Борясь с потоками её воспоминаний, я поднялся на поверхность её разума, чтобы увидеть, в каком направлении шли её нынешние мысли. И там я нашёл свою смерть.

Это было не что-то конкретное и легко воображаемое. Роуз понятия не имела, как это будет сделано, но она направляла людей вокруг неё, при необходимости мягко подталкивая их, или вовремя давая нужный совет. Она делала то, что она делала для меня большую часть моей прежней жизни — работала за кулисами, чтобы мои цели были реализованы.

«Но чьим целям она помогает сейчас?» — задумался я. «А, теперь вижу». Она помогала моему сыну.

Я направил своё внимание на Мэттью, и вновь окунулся в странный новый мир. Через его глаза я снова увидел себя, на этот раз по-другому, но я не позволил себе отвлечься, как в прошлый раз. Мне нужно было понять его цель. «Он пытается убить меня, и у него от этого разрывается сердце».