Юрий Ижевчанин - Книга 3. Южный мир [СИ]

Атар сразу оценил всю выигрышность такого хода, и в ответ заявил:

— Ты доказал свою честность и благородство. Ты достоин быть гражданином, и я немедленно внесу в Сенат предложение о том, чтобы тебе позволили выступить вне всякой очереди на ближайшем народном собрании с ходатайством о принятии в гражданство тебя и твоей семьи. Деньги завтра преподнесёшь Сенату с той же просьбой, что высказал мне. Я уверен, что Сенат поддержит мое ходатайство и единогласно рекомендует тебя в граждане. А я немедленно после народного собрания дарую тебе дворянский титул.

Так и случилось. Через пять дней Даналид выступал перед Народным собранием и произнёс речь.

"Державный народ!

Я служил у императоров Южной Империи с шестнадцати лет и объездил многие страны по поручениям своего правителя. Видел я цветущие и разлагающиеся монархии, видел республики, видел олигархии, видел революции, разгром и разброд. Видел я и тиранов, а среди них умных и заботящихся о своих народах и странах; зломудрых, жестокостью пытавшихся добиться того, что считают правильным; ничтожеств, цепко держащихся за случайно доставшуюся им власть и от этого ещё более жестоких, чем зломудрые. Но тирания не держится дольше третьего поколения. Как говорил Патриарх одному тирану: "Счастлив ты, и дети твои, но не дети твоих детей".

Я изучил массу книг по государственному управлению и по истории из богатейшей библиотеки и древлехранилища Императоров Юга. В них говорилось о том, что изредка в истории появлялось такое извращение, как демократия. Демократические государства жили и процветали порою, пока народ был молод, един, окружали его сильные враги, не прощающие ошибок, и поэтому вынуждены были граждане отставить свои разногласия на второе место, а на первое место поставить общее благо.

Но, как только демократия усиливалась или враги её ослабевали, и ей не нужно уже было бороться всеми силами за своё существование, или же просто народ старел и уставал, начиналось быстрое разложение. Выбирали не лучших, а сладкоречивых и много обещающих. Вожди народные, политики становились демагогами и бесстыдными лжецами-льстецами по отношению к якобы всё ещё державному народу. А помогали им дурачить народ софисты. И сгнивали все демократии максимум за двести лет, и конец их был ужасен.

И вот впервые вижу я настоящую живую и здоровую демократию. Я рассчитываю, что у вас она продержится дольше, потому что нигде не накладывали так жёстко и бескомпромиссно связку между обязанностями и правами. Мне понравился ваш основной принцип: "Не выполняешь обязанностей — лишаешься прав. Хочешь прав — бери на себя обязанности". Он может удерживать народ и верхи от разложения, и, надеюсь, долго. Быть при создании такого общества — великая честь, и я прошу вас принять меня в свои ряды. Буду служить вам, чем могу: хитростью, политическим и дипломатическим искусством своим, знанием обстановки на Юге".

Народ расхохотался и зааплодировал. В принципе можно было закончить речь на этом, но полагалось говорить почти полные песочные часы, и Даналид продолжал:

"А затем я прочитал Первый закон ваш и был очарован его краткостью и чёткостью. Высшие понятия чести, совести и справедливости — самое главное. Ни одно государство этого не устанавливало для себя. И мне ещё больше захотелось участвовать в укреплении государства, которое является и монархией, и демократией, и республикой одновременно, и стремится сочетать их лучшие черты, хотя я понимаю, насколько это трудно".

Тут поднялся трибун Ань Патурингс.

— Трибунская интеррогация. Остановите часы. Знает ли уважаемый Даналид, что у старков давно есть слово для такого государства: вайя ?

"Слово было, но реализации его в полной мере не было".

Даналиду не дали продолжать. Общая овация и ликующие крики сделали излишним голосование. И с трибунала сошёл гражданин Тран Имашанги, которому царь под аплодисменты немедленно вручил рыцарские кинжал, серьгу и кольцо. Но это, плюс участок земли для строительства особняка, были единственные подарки от царя и державного народа. Гражданину Трану, захотевшему жизни в стране, где его права гарантируются его обязанностями и законами, пришлось заслуживать всё остальное делами своими. Конечно, деньги от распродажи имущества в ныне далёкой Южной Империи были, так что начинал он не с чистого листа. Уже через год его избрали претором иностранцев.

Словом,

А вот в Империи правоверных эти три года были временем решающих битв кровавой гражданской войны.

Поход на Кунатал был уже почти готов, и даже назначен день выступления на следующей неделе, но неожиданно появились два посланника, потребовавших немедленно провести их к пророку. Тот сидел в раздумье в своей скромной келье.

— Йолур-рассул, да благословит тебя Бог и да приветствует, мы от крисьярских племён Сэйярью и Лэйсанаф. Мы увидели свет твоей книги и проповедей твоих. Но все остальные десять правоверных племён объявили нас вероотступниками. Если ты не поможешь, нас просто изгонят со своих земель.

Среди народа крисьяр двенадцать племён считались правоверными, а семь, пограничных с Империей старков, придерживались веры Победителей. Территория Крисьярэ считалась конфессионально нейтральной, и на ней вовсю соперничали проповедники двух вер. Народ там издавна славился любовью к теологическим спорам и к красивым проповедям. По этой причине у крисьяр уже многократно возникали фанатические секты, и, если эту заразу своевременно не выжигали, будоражили заодно и Дикий Мастраг, а то и Мастраг царский.

Йолур почувствовал, что дело здесь может не ограничиться изгнанием его сторонников из двух племён. За этим вставала очень вероятная тень новой фундаменталистской ереси (это слово разрешалось применять лишь к фанатизму и фундаментализму; всё остальное считалось новациями и отклонениями).

— Спасибо вам, верные! Благословляю вас. Дайте мне помолиться. Отвечу вам сегодня.

С трепетом ждали ответа посланники. Им сразу поднесли шербет и плов, омыли ноги и относились самым лучшим образом. Прошёл час, другой, и вдруг Йолур вышел, ещё раз благословил их и объявил, что в храме через час будет чрезвычайный молебен и его проповедь. Сразу помчались к вице-императору Диритичу, и тот, вновь чувствуя себя раззолоченной куклой в руках у опытного кукловода, отложил в сторону дела и немедленно направился вместе с сыновьями и братьями в храм. В самом храме женщинам не полагалось находиться. Но к нему были приделаны балконы для женщин и кельи для знатных дам. В эти кельи направились две жены и мать короля.