Евгений Щепетнов - Колдун. Выбор Пути.

Ну не молодец ли я?! Хе хе… сам себя не похвалишь — кто, кроме бесов-озорников тебя похвалит? Кто молодец?! Я молодец!

Дальше я шагал легко, при каждом шаге едва не подпрыгивая от прилива энергии. Может это бесы мне подкачнули сил, может это просто на душе сделалось так хорошо — но шаг был пружинистым, я бодр, и только одна мысль билась в голове, разгоняя кровь и будоража мозг: «И жизнь хороша, и жить хорошо!».

Ей-ей впервые за последние года два или три, а может и дольше, я испытывал такой прилив удовлетворения собой и своей жизнью! Все равно как актер, получивший первую, и справедливо заслуженную им статуэтку дядюшки Оскара.

А еще мне думалось о том, что на самом деле, если разобраться, на свете нет черной и белой магии. Вот нету такого разделения, да и все тут! Я сегодня с помощью черной магии помог людям так, как и не снилось «белой» ведьме! И можно ли тогда эту магию назвать черной? Мало ли что они толкуют — мол, это черная магия, это проклятие, это порча! То, что приносит пользу людям — магия правильная. А значит — белая!

Ну да, в моих рассуждениях есть свои так сказать…хмм…сомнительные тезисы, но общий смысл будет понятен даже человеку невеликого ума. Любую вещь, любое явление можно использовать во зло, или в добрых делах. Нарезать ножом хлеб — это разве не доброе дело? А этим же ножом убить соседа, который ничего никому плохого не сделал — разве это не зло?

Кстати, акцент именно на том, что «никому ничего не сделал». А если сделал, очень плохое, как два ублюдка сегодняшней ночью, и ты убил его этим ножом — разве не доброе дело сделал? И значит — твоя «магия», вроде как черная, послужила доброму делу! Так какая она тогда магия? Каког «цвета»? Вот то-то же! Все не так просто, как это утверждают некоторые несведущие люди. Жизнь — она вообще штука непростая!

— Участковый! Эй, старлей! Как дела?!

Я глянул туда, где все еще стояла грузовая газель, и увидел фермера Самохина, наблюдавшего за погрузкой картонных коробок. Он махнул мне рукой, вроде как подзывая, и добавил своим гулким басом, похожим на бас домового Охрима:

— Что, осваиваешься? Может, зайдешь? Чаю попьем! Если какие проблемы есть — помогу чем могу, я же обещал!

Я остановился, задумался — может и правда зайти? Хотя бы посмотрю, как живет местный барин нового рОзлива. Нет — мне реально интересно, как же обитают новообразованное сословие помещиков, подмявших под себя часть земли в провинции — ту часть, которую еще не захватили крупные сельскохозяйственные корпорации, базирующиеся обычно где-нибудь в Первопрестольной.

Сейчас время укрупнения. И сдается мне, что скоро и этих фермеров здесь не останется. Нигде не останется. Ритейлеры пожирают мелкий торговый бизнес, а корпорации пожирают мелких (по сравнению с ними) фермеров. И процесс этот абсолютно объективный, и наверное с точки зрения потребителя — очень даже выгодный. Продукция, произведенная на крупных предприятиях всегда дешевле, чем та же продукция произведенная мелкооптовыми партиями. Ну…так мне представляется. Хотя я могу и ошибаться — экономист из меня вообще-то никакой. Где-то на уровне своего неглубокого кармана. Да и где мне было научиться ворочать капиталами — при моих-то убогоньких окладах.

Не люблю я, когда мне кричат: «Эй!». За такое и в морду могу дать. Вообще-то я совсем не толерантный человек, хотя и не ксенофоб. Только невоспитанные люди кричат через улицу: «Эй, ты!», и эти люди (почему-то частенько определенной национальности) — мне не нравятся. Может послать его нахрен? Да вроде уважаемый человек, и ко мне отнесся доброжелательно…

Ладно, схожу, поздороваюсь. Чай не переломлюсь, если подойду! А «эй» спишем на…хмм…ладно — просто спишем. Нужно жить в согласии со своими соседями, особенно если они такие влиятельные соседи.

— Привет — Самохин пожал мне руку, и я снова удивился крепости его ладони. Спортсмен бывший, что ли? Спрошу как-нибудь…чисто интересно. Я сам парень не слабый, но тут что-то другое. Даже странно.

— Привет — ответил я, и посмотрел на коробки, которые водила и грузчик отправляли внутрь грузовика-рефрижератора. От коробок одуряющее пахло копченым мясом, так, что я невольно даже сглотнул набежавшую слюну.

— Из моей коптильни! — улыбнулся Самохин — щас в Тверь повезут, по магазинам. И колбаса, и грудинка. Все первоклассное, без обмана — никакого тебе жидкого дыма и всяческой такой хрени. Только настоящие ольховые стружки! Дорого, конечно, но и продаем дорого! Ценители берут. Не хочу торговать всякой дрянью, что с больших мясокомбинатов идет. У нас своя ниша, на их поле мы не лезем. Все, пацаны, закончили? Давай, я подпишу.

Он подписал какие-то бумаги водителю, махнул рукой и через несколько минут газель медленно, покачиваясь на невидимых неровностях тяжело отъехала от ворот. Самохин что-то крикнул внутрь склада, ему ответили, он удовлетворенно кивнул и снова сделал мне приглашающий жест:

— Айда в дом! Сейчас тебя и колбасой угощу, и грудинкой, и сала соленого попробуешь — все, что мы делаем.

Живот у меня предательски забурчал и я понадеялся, что Самохин этого не услышал. А то как-то нехорошо…не знаю чем — но нехорошо. Я всегда сыт и мне ничего не надо!

Дом был хорош. Вот если бы я хотел построить себе дом — он был бы именно таким. В этом доме соединилась и провинциальность, сельская глубинка, и все достоинства городской жизни — начиная с ванной комнаты и туалета, обустроенных великолепной импортной сантехникой, и заканчивая огромной кухней, где хромом и белизной сверкали лучшие образцы мировой кухонной техники. Моя кухня, мой дом (мой! Хы-хы…), в сравнении с этим великолепием были просто убогими и жалкими.

Впрочем — с чем еще и сравнить. За эти дни я посетил немало сельских домов, и могу с полной ответственностью сказать, что живу я очень даже неплохо, и дом мой — просто дворец, если только не знать о том, как живет простой фермер Самохин.

Были бы деньги, я бы оборудовал мой дом ничуть не хуже, чем у этого фермера. Но надо ли мне это делать? Может, и надо. Только говорить пока что и не о чем — тут один паркет стоит не меньше миллиона. Что там говорить обо всем остальном? А какие у меня деньги? Тьфу одно…

— Тапочки надевай…у меня паркет дорогой! Полтора ляма за него отдал. Не хочется его поцарапать! — подтвердил мои подозрения Самохин — самый дорогой, дубовый. Можно было бы и подешевле, да ну и его нафиг. Дуб — вечная штука, да и красиво. Деньги есть — почему бы и не положить нормальные полы, ведь правда же? Сегодня жив, а завтра и нет. Семеновна, собери нам на стол! — обратился он к женщине лет пятидесяти, одетой в безупречно чистую униформу (!!!), и даже с кружевным по краям передником — чайку, копченостей. Сала давай, грибков — всего такого, и побольше! Парень молодой, голодный, ему есть надо! И собери ему сумку с собой в ассортименте! Пусть знает, какую вкусноту мы тут делаем!