Мария Камардина - Стрекоза и солнце [СИ]

Он помотал головой — не знал и никогда не интересовался, и какая разница вообще?

— Почему ты уезжаешь?

Нита пожала плечами и, повернув голову, прижалась виском к оконному стеклу, выглянула на улицу, словно не желая встречаться с ним взглядом.

— Я говорила с Элом. Он отлично умеет делать вид, что все под контролем, но я пообещала сломать ему что-нибудь, если не расскажет правду. Знаешь… — она помолчала, потом решительно выпрямилась и посмотрела ему в глаза. — Меня уже нельзя вылечить. Осталось два месяца. Может быть, три.

На фоне белой стены Нита казалась нарисованной карандашом, тонкая, полупрозрачная, нереальная… Ильнар невольно сжал ее руки крепче, словно она могла прямо сейчас исчезнуть, раствориться в солнечных лучах. Она тут же поморщилась и выдернула ладони из его рук, осторожно помассировала пальцы. И заговорила — медленно, ровно, глядя куда-то мимо него.

Кир сразу сказал, что ей лучше вернуться к родителям, какая уж работа с проклятием в ауре. Но ей тогда казалось: вернуться — значит сдаться. А сдаваться не хотелось. Врачи пообещали год, может, полтора, и она решила — раз так, буду приносить пользу. Работать, пока можется, дышать, пока дышится, — и героически погибнуть в каком-нибудь разрыве, спасая мирных граждан от потустороннего…

Пару раз ей это почти удалось. Но Кир был внимателен, а еще он очень не любил терять людей на выездах.

— Мы с ним несколько раз крупно поругались, я даже сняла отдельную квартиру. Начала курить, ему назло, дурацкий такой, подростковый протест против всего на свете… Бросила таблетки, мне казалось, они не помогают. После очередного приступа вообще сорвалась, попыталась решить дело быстрее, но… — Она умолкла на секунду, вздохнула и призналась: — Испугалась. В последний момент позвонила Киру. Он примчался, наорал, сказал, что еще одна глупость — вышвырнет меня из группы и лично отвезет к родителям. Я пообещала, что глупостей не будет.

Она кривовато улыбнулась и запрокинула голову, прижавшись затылком к стене. Губы ее вздрагивали, и когда Ильнар снова взял ее за руку, она не сопротивлялась. Всхлипнула, попыталась вытереть глаза и со смущенной улыбкой взглянула на него из-под мокрых ресниц.

— А потом я окончательно сошла с ума. И влюбилась. — Ее улыбка на мгновение стала озорной и мечтательной, но тут же снова потускнела. — И знаешь, что теперь хуже всего? Хуже всего знать, что я умру и мне будет все равно. А вот тебе будет больно из-за меня.

Будет, наверно. И сейчас уже больно и страшно видеть ее такой, видеть ее слезы и чувствовать себя беспомощным идиотом, который ничего, ни-че-го не может сделать. Разве что…

— Я поеду с тобой.

— Не поедешь.

— Поеду.

Он упрямо наклонил голову, готовясь спорить, но она нежно и грустно улыбнулась и снова покачала головой.

— Нарри… Ты останешься здесь. Будешь жить, работать, встретишь хорошую девушку, женишься наконец и будешь очень счастлив. А вот глупостей делать не будешь.

— Типа таких? — он коснулся губами шрамов на ее запястье. Она тихонько рассмеялась, взъерошила его волосы свободной рукой и, наклонившись, заглянула в глаза:

— Таких — в особенности. Обещаешь?

Он упрямо стиснул зубы.

— Нет.

Она выпрямилась и легкомысленно пожала плечами.

— Ну и ладно. Кир уже пообещал за тебя. И Эл тоже.

Ильнар шипяще выдохнул. Он терпеть не мог, когда решали за него. Он не хотел думать про ее смерть, не хотел верить — только быть рядом столько, сколько сможет. Каждый день. Каждую змееву минуту…

— Останься. Пусть будет два месяца, или три, неважно, я…

Нита приложила палец к его губам, и он умолк.

— Будет большим свинством взять и умереть за три тысячи километров от родителей, не находишь? Им придется тащиться сюда на похороны, или везти тело через полстраны, а попрощаться толком не выйдет… Нужно хоть иногда думать о семье.

— А я, значит, в твою семью не вхожу.

Это было обидно, и злило, и он попытался подняться, но Нита протянула руки и обхватила его лицо ладонями, заставив смотреть ей в глаза. Огромные синие глаза на бледном лице, и мокрые дорожки на щеках, и почему, ну почему все именно так?!

— Ты ближе, — тихо сказала она, таким тоном, что он поверил — и впервые за долгое время испугался. — Ты так близко, как только возможно. И поэтому я не хочу, чтобы ты видел, как я умираю. Ты запомнишь меня вот такой — молодой, здоровой и красивой. А чтобы тебе лучше помнилось…

Она соскочила с подоконника и потянула его за собой, вынуждая подняться. Встала близко-близко, так что Ильнар видел свое отражение в ее глазах, прижалась всем телом и шепнула:

— Закрой глаза.

Он послушался. Сердце колотилось, как сумасшедшее, она стояла рядом, положив ладони ему на плечи, и ее пальцы казались горячими даже сквозь рубашку.

— Я сейчас уйду. Не ходи за мной, не надо. Не звони. Не пиши. Сделаешь только хуже. Я приняла решение, и менять его не хочу. Отпусти меня. Пожалуйста.

Ее голос дрожал. Она прижалась щекой к его плечу, и Ильнар осторожно обнял ее, чувствуя, как ткань рубашки пропитывается слезами. Она еще была здесь, живая, горячая, но она ему уже не принадлежала.

— Не открывай глаза.

Ее губы тоже были горячими, а может, так только казалось, как казалось обжигающим каждое ее прикосновение. В голове шумело, комната словно вращалась, и вся его реальность состояла из Ниты, ее губ, ее ладоней, ее запаха, ее поцелуя, и он обнимал ее крепче, стараясь впитать в себя, удержать, запомнить…

А потом она отстранилась, и реальность разлетелась на куски.

Он слышал шорох ее шагов за спиной, глухо, словно сквозь вату. Скрипнула дверь, за окном шелестели деревья, звучали чьи-то голоса, шумели двигатели сферокаров…

Мир был.

Ниты в нем больше не было.

Когда он вышел из здания, его уже ждали.

Фин, облокотившись на перила лестницы, что-то рассказывал Элу, судя по жестикуляции — что-то забавное. Доктор раздраженно отмахивался и нервно крутил на пальце связку ключей. Кир стоял чуть поодаль, сунув руки в карманы, и цепким взглядом провожал всех выходящих.

Ильнара он заметил до того, как идея сбежать через черный ход окончательно оформилась, окликнул остальных, и по ступенькам пришлось спускаться под тремя внимательными взглядами. Остановившись на нижней, Ильнар раздраженно вздохнул и спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Что?

— Ничего, — Фин беззаботно пожал плечами. — Просто я заказал пиццу, у Эла закончилась смена, а дан капитан любезно согласился нас подвезти.

— Будете присматривать, чтоб я не делал глупостей? — интуит исподлобья взглянул на командира, тот усмехнулся и кивнул.

— Именно.

Ильнар зажмурился на несколько секунд. Ему не хотелось ни пиццы, ни общества, и делать глупости просто не было сил, но голова отказывалась соображать, и он сомневался, что сможет внятно донести свою мысль до окружающих. А они ведь не отвяжутся, даром что лучшие друзья и, по идее, должны достаточно хорошо его знать, чтобы понимать — он хочет побыть один.