Тимур Рымжанов - Слуги ветра

— Чурма, Чурма, — вздохнул Гурымей с наигранной жалостью, — жизнь отшельника превратила тебя в сущего грубияна. Между прочим, перед тобой верховный жрец, а не слушатель твоей поганой академии.

Вынужденный немного пригнуться, чтобы войти в низкую арку, Гурымей прошел внутрь и встал у входа. Прямо перед ним замер Чурма. Высокий, сухопарый, с окладистой короткой бородкой, с колкими, пронзительными карими глазами — явным признаком высокородного. Его длинные волосы с проседью были подвязаны на голове широким платком, льняная рубаха, потерявшая цвет, была прожжена в некоторых местах, от груди до колен был наброшен широкий кожаный фартук, на ногах войлочные туфли на толстой кожаной подошве.

Чурма стоял, чуть ссутулившись, позади огромной наковальни, в правой руке он держал молот, в левой — длинные клещи. За его спиной полыхал огромный кузнечный горн.

— Тебе недостаточно того, что ты сжил меня со свету в Филадее, с позором выгнал из королевской академии, теперь еще и явился в мой дом со стаей кровожадных выродков!

— Тебе пора преподать урок хороших манер. Не пристало так разговаривать с инквизитором, хоть ты и старше меня.

— Я вижу тебя насквозь, Гурымей, ты использовал уже слишком много сил, чтобы усмирить и подчинить себе тварей, пирующих сейчас на человеческих останках, но ты, видимо, забыл, кто из нас двоих обладает заветной книгой Юргуса.

— Случись этот разговор при свидетелях, я бы стегнул тебя жреческой плетью за ересь и вздор, но я знаю о существовании завета и потому не стану говорить, что не верю в существование семи богов. Но духам стихий в моем лице сейчас наплевать на богов, нам нет дела до твоего завета, нам нужна «Свирель ветров»!

Чурма беззвучно засмеялся, часто выдыхая, и положил клещи на наковальню. Молот из рук он пока выпускать не спешил.

— Я верю в богов, Иридин! И пусть последователи отрешенных нейфов думают, что боги были бессильны перед ликом стихий, я точно знаю, что бессилие и безразличие это не одно и то же. Ты стоишь на камнях, освященных богами, ты окружен ими, и в этих стенах все великие духи четырех стихий пляшут только под мою свирель в этом горне! По моей воле они одновременно принимаются делать то, что требую от них. Твое грязное отребье не сможет войти сюда только потому, что здесь пахнет серой и углем, здесь кипит металл, томясь в тигле на белом огне, раздутом ветрами, поклоняющимися мне как своему господину. Все твои формулы и заклинания истинно ересь в этой обители.

— И что, Чурма, устроишь со мной битву на земле богов. Осквернишь моей кровью эти стены, чтобы потом навсегда покинуть мастерскую?

— Нет, Гурымей. Хоть я и ненавижу тебя, и презираю как лев гиену, я знаю истинную причину, по которой ты пришел ко мне, рискуя своим положением, своей репутацией и жизнью. Ты почуял голос камней, древних знаков. Слабый шепот, далеким громовым раскатом отраженный в притихшем небе. Камни заговорили, возвещая новый приход!

— Я не сомневался в том, что ты тоже почувствуешь голос камней. Хоть ты и простак, ты талантлив в своем мастерстве.

— В мир пришел избранный, рожденный под звездами, тайну которых тебе не постичь никогда, — чуть ли не выкрикнул Чурма.

— Довольно! Уходя в пространство без времени, отрешенные нейфы оставили вешки на пути. Оставили знаки силы, магические камни с древними знаками. Именно этими волшебными знаками выкладываются записи в Книге судеб. С их помощью можно стереть все и написать заново! Не теряя тела, не становясь дымным облаком, обрести безграничную власть, могущество, перед которым померкнет даже блеск богов! Их доблесть и гордыня!

— Сила камней мешает и мне, мой враг Гурымей. Сможешь ли ты воспользоваться посланием древних, останешься ли ни с чем в своих кровавых поисках, мне наплевать! Тебе нужна «Свирель ветров» — вот она, в свинцовом ларце, на столе, забирай и уходи. Но учти, инквизитор, когда пророчество свершится и боги вернутся в свою обитель, я встану на их стороне! Я преклоню колено перед троном Юргуса и поклянусь в верности. И тогда камни тебя не спасут, и бездушные, бестелесные отрешенные только посмотрят свысока на то, как ты станешь посмешищем!

Сдерживая в руках нервную дрожь, маг прошел вперед и встал у стола, подтягивая к себе свинцовый ларец. Тяжелый даже на вид, этот сундучок был украшен чудесной резьбой, тонким орнаментом из медной канители и темными камнями, вложенными в свинцовую оправу; был перевязан крест-накрест льняной лентой, бурой от застарелой, запекшейся крови. Не рискуя развязать тугой узелок, маг поднял ларец на руки и стал пятиться спиной к выходу, сгибаясь по мере приближения к арке. Чурма только бросил молот на стол и медленно пошел вслед за врагом, но когда вышел на широкую площадку обелиска, горные короли уже подхватили повелителя и стремительно понесли вниз, все так же проворно и ловко цепляясь за камни когтистыми лапами.

Я редко спускался на нижнюю палубу, — не то уютное, темное место, где колдовал над котлом калека Ханх, а еще ниже. Совсем крохотная, шагов пять в длину и три в ширину, расположенная под днищем судна. Это даже не палуба, а балкон, который легко втягивался в глубь корпуса большим воротом и поворотным колесом как на центральных колодцах в городе.

Чаще всех на этом балкончике сидел ветролов, но я выходил на него с некоторой опаской и трепетом. Капитан небесного корабля не должен бояться высоты. Но одно дело крыша дома, купол усадьбы, но не такая же высь, где даже плывущие облака можно рассматривать сверху, как пастух спины своих овец на лугу. Без перил и ограды, лишь с одной только веревкой, натянутой поперек гнезда между балок, удерживающих шаткий мостик. Это была уже третья или четвертая попытка постоять там и привыкнуть к тому, что земля плывет под ногами, расстилая перед взором причудливые узоры ковра, сотканного великими духами. Если земля — ковер, то мы, смертные, люди, живущие на этом ковре, не больше чем моль. Скачем, как клопы в густом ворсе.

Рука занемела от того, что я вцепился в канат, приблизиться к самому краю я вообще не решался. Стоял в середине, борясь с желанием встать на четвереньки и ползать, словно червь пред ликом бесконечного пространства. Ветер свистел в ушах, корпус корабля то и дело легонько раскачивался из стороны в сторону, а я в такие мгновения хватался за опорные балки обеими руками и прижимался грудью, чувствуя, как сердце начинает биться часто-часто, отдаваясь ритмичными ударами где-то под языком, пульсирующим комком сжимая горло.

Наверху скрипнули доски, и Най спрыгнул на мостик, заметно пошатнув его. Проворно ухватился за канат, второй рукой накидывая длинный кожаный пояс на эту единственную опору.

— Добрый вечер капитан. Хаджин сказала мне начистить наконечники гарпунов, все крючья и кошки. Я все уже сделал! Можно мне посидеть тут?