Евгений Кустовский - Укрощая Прерикон [СИ]

Энни едва ли понимала хоть одну тысячную долю того, что происходило. Однако несомненным для нее было одно: то, что начал Мираж в ту ночь, еще не закончилось. Черная туча не являлась конечной целью ритуала, но была лишь его частью, переходным звеном между началом и концом. Все это был какой-то цикл, логики которого она не понимала, единственное, что Энни знала точно — это то, что очень скоро цикл должен был завершиться, тогда круг замкнется, и что-то случиться, что-то очень плохое, и если к тому моменту они все еще будут здесь, это что-то настигнет их, и не все переживут столкновение с ним.

Дни шли, тревога Энни возрастала, зловещий мрак распространился по долине, как если бы крона старого падуба отбросила тень на все Лоно, так было теперь, так теперь чувствовалось. И даже разбойников проняло, они ощутили наконец, что что-то назревает. Бандиты озирались, посматривали по сторонам с тревогой, проверяли свои ружья и револьверы, но не могли найти рационального объяснения той смуте, которая их охватила, и поэтому игнорировали ее. Они привыкли иметь дело с пулями, законниками, конкурентами — в общем видимыми врагами, и это перебивало их чутье, мешало им увидеть ту картину, которую видела Энни. Они и она жили физически бок о бок, но духовно в разных мирах, и только Энни знала об этом. По иронии судьбы или кого-то, ответственного за их невзгоды, ее больше других посвятили в секрет того таинства, в которое все они были вовлечены, но она не имела языка, чтобы поделиться своими знаниями с остальными. Они же расточали драгоценное время на мелочи, то, что на самом деле было важно, оставалось вне поля их зрения вплоть до рокового дня, когда гнойник, который вызревал под Старым падубом, прорвало и то, что сидело в нем, вылезло наружу.

Они заснули в ясности, а проснулись во мгле. Это было страшно, все равно что ослепнуть во сне. За ночь туман спустился с холмов. Он был настолько плотным, что реки и деревьев за ней, окутанных его пеленой, совершенно невозможно было разглядеть из лагеря, и только вершины гор виднелись где-то далеко на севере и Арка седла на западе. Тот же лес, что был на юге, из которого они вышли, полностью исчез, как и все, что находилось выше их стоянки. Холмы потонули во мгле, похожие на валы океанических волн они грозились вот-вот рухнуть вниз, погребя всех людей под собой. Только Старый падуб виднелся сквозь мглу, его черный силуэт напоминал замершего в ожидании ворона. Уж не казни ли он ждет, чтобы выклевать глаза мертвецам?

Все то утро разбойники собирали лошадей, которые разбрелись по пастбищам. Сделать это было немногим проще, чем найти иголку в сене: люди не видели дальше вытянутой руки. Но лошадей нужно было собрать во чтобы то ни стало. Все, что им оставалось, — это действовать исключительно на слух. Мираж научил их свисту, на который лошадь не могла не отреагировать. Каждый раз, когда они свистели, какая-нибудь из них, если не сразу несколько, отзывалась ржанием. Люди уходили во тьму и не возвращались, Энни казалось, что мгла пожирает их, а каждый, кто осмелился войти в нее, не найдет дороги назад. Сама девушка осталась в лагере, вместе с ней был Мираж и Джек Решето, а также Беда, привязанная к руке Джека. Даже на сон он не отвязывал ее, но наоборот, добавлял узлов. Кобыла совсем притихла, кажется, она о происходящем знала больше, чем бандиты, и даже Энни. Сколько бы они не старались, костер все никак не хотел разгораться, слишком тяжелым и сырым был воздух. Они позавтракали вяленым мясом, которого Мираж, ежедневно охотясь, заготовил за время пребывания в Лоне столько, что хватило бы им всем на перезимовать и еще бы на полвесны осталось. После завтрака расселись кто куда и даже не говорили, просто чего-то ждали.

Очень скоро разбойники начали свистеть не только для привлечения животных, но и для того, чтобы найти друг друга. Никто не надоумил их обвязаться одной веревкой, и теперь они сами понемногу отчаивались выбраться из мглы. Случалось, звуки шагов раздавались буквально в нескольких метрах от лагеря, их окликали, но люди, кажется, не слышали криков, или это были не люди? Иногда разбойники возвращались, приводили с собой лошадей, куда чаще приходили с пустыми руками и облегченно вздыхали, увидев знакомые лица. Раньше они думали, что чистилище — это бесконечное Ущелье смерти, сейчас они были уверены в том, что в чистилище находятся теперь.

В тот день солнце на небо не вышло. Может, где-то его и видели, но Лоно оно обошло стороной. Тучи сначала были просто белыми, затем стали серыми, потом налились свинцом и почернели. Кроме того, в воздухе очень скоро запахло гарью, но пожара при таких условиях просто быть не могло, сама древесина пропиталась влагой. Казалось, какая-то гигантская фабрика была возведена за ночь на юге специально для того, чтобы испортить им жизнь. Она жгла леса, а производила туман и смог.

Ближе к вечеру в лагере собрались все. Лошади ржали и тревожно озирались, били копытами и пугались каждого шороха. Когда Кавалерия вернулся в лагерь, приведя Бо Джека, а вместе с ней и Даффи притащив за шкирки, никто не задавал вопросов, все поняли сразу, что доходяга пытался сбежать. Его, однако, не тронули за предательство, хотя стоило бы — мысли людей были заняты совсем другим. Даффи же и не думал раскаиваться, только жалел о том, что его поймали и ненавидел не только Кавалерию, но весь мир за это. Маленькие глазки его пылали злобой. Его правая рука была в кармане, пальцы без конца мусолили золотой глаз.

Люди расселись вокруг телеги, оперевшись на нее спинами, и Энни пододвинулась к Кавалерии, позабыв обо всем, что случилось между ними раньше. Теперь она чувствовала от кого разит смертью. Ей для этого не нужно было на человека смотреть, она просто знала, рядом с кем ей надо быть, а от кого стоит держаться подальше, чтобы уцелеть. Энни сидела слева от Кавалерии, положив голову каторжнику на плечо и вцепившись в его руку. Он же, хоть и держал ладонь правой руки на кобуре своего револьвера, впервые за долгое время не был уверен в силе огнестрельного оружия, но точно знал, что сегодня ему придется пустить его в ход. Те же или сходные чувства, наверное, испытывал каждый разбойник в лагере, и потому все сидели с ружьями и винтовками, постоянно проверяя их на готовность.

Мираж был особенно хмур в тот день. Будто мел, мгла выкрасила его лицо в белый, эта бледность явно свидетельствовала об истощении сил. Только девушка, пристально следившая за Миражом, заметила эта. Если и еще кто-то заметил, то не подал виду, очевидно, не связав бледный и болезненный вид Миража с туманом.

Ни разу за день не подул и слабый ветерок, но вечером, когда стемнело и туман превратился в подвижный мрак, — подул сильный. Его порыв пронесся с юга на север, растрепав волосы людей, переполошив их всех и лошадей. Ветер подул так сильно, что телега закачалась. Будто коса мрачного жнеца просвистела над их головами, предупреждая о том, что скоро грядет. Разбойники, к счастью, не были зайцами: ушей ее лезвием никому не отрезало, но все прекрасно понимали, что следующий удар косы, вполне возможно, придется по их шеям.