Евгений Кустовский - Укрощая Прерикон [СИ]

На момент экспедиции Дейву едва исполнилось семнадцать, а он уже был выше отца на голову и много шире его в плечах, ростом и сложением удавшись в мать, красивую и дородную женщину. Он был из тех молодых мужчин, о которых говорят, что человек пышет жизнью. Розовощекий, не по холлбрукски златокудрый и голубоглазый Дейв вполне мог бы сойти за столичного франта, если бы принарядился в духе моды. Имей он деньги, будь из знатного рода, — имел бы и оглушительный успех у столичных девушек на выданье. Но увы, жизнь его сложилась иначе: уродившись в Холлбруке, этом медвежьем угле, он, будучи жителем Вельда, даже похвастаться своим происхождением не смог бы перед ними, представься ему такая возможность, ведь в близости Чертополоха — этого преддверия степей — не водилось ни медведей, ни волков. Дейв мечтал вырваться из родных чертополоховых терний, мечтал повидать мир, разбогатеть, найти девушку, влюбиться в нее и осесть там, где земля помягче, а дожди идут чаще. К сожалению, у судьбы имелись на него другие планы. Он был избран ею, чтобы умереть на пике возмужания, так и не дожив до первой седины. Дейв погиб, спасая жизнь своего работодателя, Шарля, в то время как Брэндон был вынужден смотреть, будучи не в силах ничему помочь любимому сыну и проклиная тот день, когда он согласился отправиться в прерии. Прежде чем перейти непосредственно к описанию первой человеческой трагедии, семьдесят лет назад разразившейся на просторах Прерикона, необходимо хотя бы в нескольких словах охарактеризовать быт этих храбрых людей, осмелившихся взвалить на себя непомерное для хрупких человеческих плечей бремя покорителей прерий.

Дни первооткрывателей проходили просто, они продвигались вглубь степи, ища место у водоема, где бы можно было разбить лагерь, а когда находили подходящее, то останавливались там на несколько дней. В первое время ручьи не переводились, они били из холмов, из-под камней, между корнями деревьев в рощах, обнаруживались порою в самых неожиданных местах и дурили людям головы ложной надеждой в неисчерпаемость такого важного для жизни во всех ее проявлениях ресурса, как питьевая вода. Брэндон организовывал людей и доносил известия от них до Шарля, все общение которого с наемниками свелось до выдачи им суточной нормы, — богатей просто отмахивался от работников деньгами, не желая и не имея времени вникать в подробности их жизни. Сам же он был собран и всецело предан излюбленному делу. Будучи и географом, и ботаником, и зоологом, Шарль Тюффон со всей возможной скрупулезностью собирал и обрабатывал сведения, сыплющиеся на него со всех сторон, как из рога изобилия. В краткие же периоды покоя по вечерам, свободные от описи собранного им за день материала и бывшие отдыхом его натруженной голове и ногам, Шарль наслаждался красотою прерий сугубо эстетически, жалея, что не нанял в столице художника-пейзажиста, а неизвестный ненанятый им художник-пейзажист из столицы в свою очередь, сам того не ведая, жалел, что не подписался бы на такую авантюру и за все деньги мира.

Дни становились дольше, пробираться вперед — все труднее. Экспедиция давно жила только охотой и собирательством, храня остатки нескоропортящихся продуктов и изредка пополняя их запасы вяленым мясом добытых в прериях зверей. Было несколько случаев массовой травли: поноса, разразившегося в первый раз от беспечно съеденных, неизвестных науке ягод, во второй — из-за опрометчиво брошенных в котел корешков опять-таки неизвестного науке растения, по всей видимости, содержащего в составе своих соков вещества, влияющие на работу желудочно-кишечного тракта. Шарль Тюффон, питавшийся из собственных запасов, с тех пор подшучивал над людьми, называя их своими естествоиспытателями, он тщательно и в деталях описывал каждое такое непредвиденное обстоятельство в своем дневнике. Люди лишь мрачно косились на него в ответ, молча дивясь тому, как может этот изнеженный аристократ — этакий баловень судьбы, которому дома не сиделось — оставаться спокойным и жизнерадостным с учетом всего происходящего, тогда как они — ее пасынки — возненавидели прерии в первые же дни путешествия и уже устали делать зарубки на дорожных посохах и бортиках телег, под покровом полотняных навесов которых ночевали. Не сегодня-завтра и запасам Шарля придет конец, и тогда ему придется питаться, если и не из общего котла, то уж точно общей для всех них пищей, и кто его знает, может, следующий корешок окажется не просто природным слабительным, но отравой похуже? Может, они после очередного приема пищи и вовсе не проснуться? — тот же вопрос занимал и Брэндона, и его сына Дейва, и вообще, кажется, всех, кроме Шарля. Шарль был спокоен и весел, он был настолько увлечен путешествием, что наемникам, глядя на его одухотворенное лицо, оставалось лишь вздыхать и сокрушенно разводить руками, — теперь все понимали, что домой они вернутся еще не скоро.

Брэндон, уполномоченный следить за порядком, во время движения процессии повозок обычно ездил из одного ее конца в другой на своей лошади, вверенной ему в пользование Шарлем, приглядывая таким образом за караваном. Однажды он заехал немного вперед по намеченному маршруту, чтобы разведать обстановку за холмами, внезапно нарисовавшимися на горизонте перед экспедицией. Еще на подходе к холмам он услышал шум воды и пришпорил коня. Вскоре радостный крик огласил округу, переполошив куропаток, гнезда которых скрывались в траве, растущей вниз по склону, — выбравшись на вершину одного из холмов, Брэндон увидел полноводную реку.

Это была Йеллоуотер — первая река Прерикона, открытая цивилизованным человеком. Ее желтые от примеси в них глины и песка воды бурлили, протекая немного под наклоном. Из-под поверхности беспокойных вод то и дело показывались, а затем вновь уходили на глубину серебристые тела рыб. Ниже по течению русло реки выравнивалось и ветвилось многочисленными оттоками, один из крупнейших из них впадал в Голденуотер — самое большое из озер Прерикона, именуемое также Золотым морем.

Однажды вернувшись сюда вместе со своей семьей и другими колонистами уже в глубокой старости, Брэндон заложит на берегу Голденуотер первый кирпич в фундамент Брэйввилля — впоследствии самого большого города Прерикона, одного из крупнейших оплотов цивилизации в здешней степи. Свое имя Брэйввилль получил в честь имени Брэндона — его отца основателя — а также Дейва — погибшего героической смертью сына Брэндона.

Вот, что Шарль Тюффон писал о Йеллоуотер в своем дневнике (читая, помните, что в те времена ученые были немного поэтами, особенно такие благородные и помешанные, как Шарль Тюффон):

«Я и близко не могу описать полноценно всю ту непередаваемую сумму чувств, которая меня охватила тогда, когда, поехав в объезд холмов, за очередным поворотом нам открылась Ее долина! Однако долг ученого ставит передо мною подчас невыполнимую задачу запечатлеть все увиденное и пережитое мною пером с хирургической точностью, что я и попытаюсь сделать ниже, избегая лишних уточнений и подробностей, эпитетов и сравнений насколько это, конечно же, возможно в случае вашего покорного слуги. Итак, эта Река… Клянусь, ни одно из вин Лазурной долины годов лучших урожаев не сравниться в аромате и палитре вкусовой насыщенности с тем буйством радости, которое я пережил, когда увидел Ее стройные изгибы. Подружка невесты, поймавшая букет на свадьбе, и та испытывает меньше счастья. Пожалуй, лишь одна-то невеста в самый главный день своей жизни и способна меня понять… Брэндон (я уже писал о нем раньше — нанятый в Чертополохе проводник) стал мне принесшим благую весть сватом, а Йеллоуотер — так мы назвали красавицу, — моей нареченной! Нет сомнений в том, что она была послана мне свыше: наши запасы питьевой воды были на исходе, к тому же сама по себе Река, а также Ее берега — это еще неисследованная, девственно чистая среда обитания для многих потенциально полезных и попросту удивительных, пока непредставленных научному сообществу существ, — настоящий Клондайк для ученого! Первый вдох ее речного аромата — запаха не маленького пруда, но настоящей реки, клянусь, был так же сладок для меня, как и первая вкушенная мною капля материнского молока!»