Кирилл Кащеев - Фабрика мертвецов

Глава 10. Вор собственного имения

Солнечный лучик теплой лапкой погладил лоб. Посветил в глаза – горячая краснота под веками заставила только прикрыть лицо локтем. Тогда нахальный лучик заполз в нос.

- Ааапчхи! – Митя содрогнулся всем телом.

- Буууунг! – ответил под ним старый рояль.

- О Боже! – не открывая глаз, Митя попытался нырнуть обратно в сон.

- Бамс! Буууунг! – на стук затылком об крышку рояль отозвался снова. Митя глухо застонал и глаза все же открыл, уставившись в высокий, некогда белый, а теперь серый от пыли потолок с узорной лепниной. Он лежал на рояле, отчаянно болела спина и бока и… испытывал совершенное довольство человека, чьи мрачные предупреждения полностью состоялись. В этой провинции нельзя жить! Он еще полежал, разглядывая заржавленный крюк, торчащий из лепного плафона в потолке. Каких же размеров была сама люстра и где она висит теперь? Ломота в лопатках стала вовсе невыносима, пропотевшее за долгую дорогу и тяжкую ночь тело чесалось, так что он сбросил сюртук, которым был укрыт, и сполз с рояля.

Темная груда на составленных в ряд стульях зашевелилась, и отец тоже сел, уронив сюртук на захламленный пол. От каждого его движения с облезлой обивки стульев поднималась пыль и сыпалась побелка. Нагибаясь и потягиваясь, чтоб размять стонущие мышцы, Митя только порадовался, что сам выбрал рояль.

- Надеюсь, хотя бы водопровод здесь работает.

- Да колодец-то еще, поди, поломай. – отец сполз со стульев.

- Ко… колодец? – начавший приседать Митя так и застыл на полусогнутых ногах и с вытянутыми вперед руками.

- Не ожидал же ты и впрямь найти здесь водопровод? – ехидно хмыкнул отец. – В имении, да еще заброшенном?

- У Белозерских есть. – мрачно буркнул Митя. Бабушкино имение на Волге – единственное, где ему случалось бывать.

- Раньше, небось, ведра прислуга таскала. От колодца. Должен быть там. – прикинул отец, и не затрудняя себя походом к дверям, просто вылез в освобожденное от глухих ставен и тоже разбитое окно.

- Дикари… Совершеннейшие дикари… Со слугами. А мы – еще и без слуг. – Митя оглядел собственные подштанники, почти всерьез задаваясь вопросом, станут ли они грязнее, если уйти пешком в Петербург.

Из распахнутого окна донесся отчетливый звон колодезной цепи и плеск воды. Митя тяжко вздохнул – что приходится терпеть! – откопал в саквояже зубную щетку, порошок и полотенце, и тоже полез в окно.

Он торчал из окна как раз наполовину, когда в физиономию ему полетела выплеснутая из ведра вода.

- Папа! – захлебываясь от неожиданности, будто в стремнину попал, заорал Митя.

Коварно притаившийся под стеной отец, гремя ведром, кинулся удирать.

- Детство какое! – вытирая лицо, неодобрительно проворчал Митя. – Будто это ему пятнадцать, а не мне!

Сохраняя солидность, Митя выбрался из окна. Чопорно поджав губы, оглядел уже наполненную отцом бадью, брезгливо, двумя пальцами, подхватил второе ведро, зачерпнул... и с размаху выплеснул на подкрадывающегося отца.

- Аглуп! – отец замер, как суслик, выхваченный из мрака светом паро-конских глаз. – Какое коварство! Стоишь тут с видом альвийского лорда перед человечьим нужником, а сам! Ну сейчас я тебя… - отец попытался прорваться к бадье.

Митя прыжком махнул через бадью, подхватил из травы дырявый ковш – и встретил отца целым водным залпом. И было нечестно с его стороны все-таки прорваться, окунуть ведро в воду, несмотря на все попытки отнять, и вылить сыну на голову. Крайне дурной тон: сперва заманил Бог весть куда, теперь еще и обливается.

- Ну во-от… опять надулся! – протянул отец, глядя вслед нахохленному, как мокрый воробей сыну.

Хотелось ответить, что он вовсе и не сдувался, но уж больно глупо звучало. Поэтому Митя просто забрался обратно (может, двери заколотить за ненадобностью?) и не оборачиваясь на запрыгнувшего следом отца, принялся разыскивать в саквояже сменную пару белья. Он даже успел натянуть чистые подштанники…

Входные двери грохотнули, точно в них били тараном. Засов вылетел, со звоном ударился об пол. Двери распахнулись, с размаху врезавшись в стены. По коридору затопотало множество ног…

- Ось воны, ворюги! – завопил ворвавшийся в залу кудлатый мужик. – Зовсим знахабнилы, по панскому дому голяка вештаются!

Следом за ним, грохоча сапогами, вломилась… толпа. Зверообразные мужики с палками кинулись к отцу. Впереди мчался мужичонка посубтильней, зато с шашкой наголо.

- Стоять! – голос отца, вроде негромкий, перекрыл и хриплое от азарта дыхание, и топот ног.

Разогнавшиеся налетчики немедленно остановились. В первую очередь тот, с шашкой, уже вскинувшей ее над головой отца. Ну а как не остановиться, от такого-то непререкаемого приказа, да эдаким командным тоном… да еще паро-беллум, упершийся в грудь налетчика с шашкой тоже… способствует. Может, и поболее командного голоса. Точно поболее.

Мужик с шашкой замер, аж покачиваясь на носочках, как неловко выставленный портняжный манекен. Медленно опустил взгляд, будто желая убедиться, и впрямь ли паро-беллум глядит ему в грудь. Рука его заметно задрожала – и поднятая шашка слегка стукнула своего владельца по голове, вызывая еще большую дрожь.

- Ну чого встав, мов укопаный? Руби его! – завопил оттертый к стене кудлатый.

И только теперь Митя сообразил, что это их запертый в чулане пленник! То есть, не запертый уже, выходит…

- Заткнись, Юхимка! – не отрывая глаз от паро-беллума, процедил мужик с шашкой. – А ну как стрéлит?

- Да не стрелит он, морда бандитская, забоится! - аж приплясывая от нетерпения, выкрикнул кудлатый сторож.

- Якщо морда-то бандитская, чого б ему и не стрельнуть? – рассудительно предположил мужик с палкой.

Их оказалось не толпа, а всего-то двое.

– Гнат Гнатыч! Бандюги-то вооруженные! – Юхимка вдруг завопил, как обиженный ребенок, вызывающий на помощь родителя.

- Кинь пистоль, бисов сын! – в залу тяжеловесно, как носорог, ворвался полицейский урядник. От его рыка загудели струны в недрах старого рояля, мужики с палками аж присели, а отцов пленник снова стукнул себя шашкой по голове. На отца рык никакого впечатления не произвел, что явно обозлило урядника. - На каторгу захотел, ворюга? Кидай, кому сказано!

- Что вы делаете в моем доме, милейший? – очень холодно, очень веско, очень раздельно поинтересовался отец.

- Как ррразговариваешь, мерррзавец? – побагровевший от ярости урядник принялся лапать кобуру на поясе.

- От и мне таку байку рассказать намагався: та я ж, звычайно, не слухав! Так они давай вдвоем меня бить, що у-у-у-у! – Юхим принялся раскачиваться, подвывая от жалости к себе. – И руками, и ногами, почитай, до смерти забили, ироды кляти!

- Повторяю! – возвысил голос отец. – Что вы делаете в моем имении и моем доме?