Константин Соловьев - Холера

Прежде всего о том, что времени у нее, Холеры, осталось с половину ногтя. Подчиняясь натянутым поводьям, лошади стали замедлять бег, пронзительно заскрипели прикручиваемые тормоза, отчего полноводный уличный поток мгновенно обмелел, превратившись в ручей. Еще полминуты, и он сделается неподвижной стоячей протокой, сквозь которую, уже не обращая внимания на телеги, бросятся преследователи. Это значит…

Холера резко протянула руку к лихтофору. Пора проверить собственные знания, подчерпнутые за полгода обучения в третьем круге. И молится всем владыкам ада, чтобы их оказалось достаточно.

Сосредоточиться было чертовски сложно. Сердце, сорванное со своего места долгим бегом, дребезжало где-то в желудке. По всему телу, распространяясь от раскаленного уха, ползли ядовитые муравьи боли. Но Холера мысленно выключила эти ощущения из спектра доступных ей чувств, сконцентрировавшись на небольшой коробочке, висящей над улицей. Протянула к ней невидимую мысленную бечевку и…

Удача! Она даже не успела обрадоваться, так ее трясло от волнения.

Демон и в самом деле был мелкий, не обладавший и толиккой того страха, которым обладали его старшие собратья. Жалкий комок меоноплазмы, съежившийся внутри железной коробки, точно моллюск в раковине. И сам похож на моллюска, маленькое слабо ворочающееся тельце в окружении изгибающихся усиков и ложноножек. Сущее ничтожество, навеки заточенное в своей крошечной тюрьме, способное лишь моргать светом. По сравнению с могуществом губернатора Марбаса, владетелем ее души, он был не сильнее мокрицы.

Но все же Холера заставила себя быть осторожной. Демоны коварны и хитры, такова их природа. Одержимые извечной злостью, питаемой пламенем ада, они никогда не упустят возможности причинить заклинателю вред. Даже самые мелкие из них, не обладающие реальной силой, способны одурачить, обвести вокруг пальца, заставить сделать ошибку. И тогда…

Она вдруг вспомнила Мерлузу, юную ведьму с заячьей губой, которую мельком знала еще со времен второго круга. Мерлузе не суждено было закончить обучения в Брокке, но для многих других ведьм ее пример стал столь поучителен, что имя это нет-нет, да и звучало в учебных аудиториях даже спустя несколько лет. На практическом занятии по Гоэтии, закрепляющим цикл лекций мейстера Касселера, Мерлуза должна была мысленно проникнуть в устройство обычной музыкальной шкатулки, стоявшей на лекторской кафедре, чтобы восстановить гармонику звучания. Демон, запертый в ней, барахлил, не то от старости, не то от скверного нрава, отчего музыкальный механизм отчаянно фальшивил во вступлении.

Демон был мелкий, самого заурядного свойства, однако Мерлуза нарушила заповедь мейстера Касселера, требовавшего даже к самой мелкой адской сущности относится с таким почтением, будто перед тобой сам герцог Вельзевул собственной персоной. Она неверно прочла его имя, неверно оценила сложную паутину внутреннего устройства, неверно выбрала формулировку для приказа…

Демон из музыкальной шкатулки не отличался ни силой, ни могуществом, но четвертую ошибку он совершить Мерлузе не дал. Холера вспомнила оглушительный хлопок, от которого на головы сидящим в аудитории ведьмам посылались хлопья штукатурки. И общий испуганный выдох, когда последствия совершенных ошибок стали очевидны.

Один глаз Мерлузы сделался хрустальным и лопнул прямо в глазнице. Другой вытек наружу потоком расплавленной меди. Волосы обратились всаженными в череп рыбными костями, а губы сплавились воедино. А когда ее череп лопнул, вышибив с хлопком височные кости, сделалось видно, что его содержимое превратилось в ком шерстяной пряжи.

Даже в самом мелком и ничтожном демоне горит адская искра, способная легко погубить неосторожно прикоснувшегося к ней. Это и случилось с Мерлузой. Единственным, что уцелело на ее лице, оказался нос. Выпустив пяток щупалец, он поспешно пополз прочь от мертвого тела, стремясь забиться в ближайшую мышиную нору…

Холера вспомнила его, этот нос, мысленно прикасаясь к демону внутри лихтофора. Должно быть, бесцеремонное прикосновение Ланцетты оглушило его, он забился в угол коробки, слабо шевеля усиками из меоноплазмы. Но Холера не испытывала к нему жалости. По правде сказать, из всех существ, населяющих Броккенбург, она испытывала жалость лишь к себе.

— Segðu nafn þitt! — приказала она отрывисто, — Hvaða öfl stjórnarðu?

Наречие ада немилосердно резало язык и нёбо, словно она пыталась прожевать горсть толченого стекла, отравляло воздух во рту, превращая его в тошнотворные миазмы. Но Холера знала, до чего важно соблюсти все вплоть до мельчайших правил пунктуации. Даже ошибка в интонации может привести к самым скверным последствиям. Может, еще более скверным, чем заживо срезанный Ланцеттой с ее черепа скальп.

— Hlýddu vilja mínum! Í nafni Satans!

Кажется, она перестаралась, едва не превратив перепуганного демона в мокрое пятно.

И в самом деле, жалкое существо. Она уже видела его суть, пространную паутину внутреннего устройства, похожую на неимоверно сложную печать. Бесчисленное множество линий, пересекающихся друг с другом и образующих геометрические фигуры, которые никогда не смогла бы нарисовать человеческая рука. Некоторые из этих фигур складывались в такие сочетания, что от одного их вида на глазном дне словно выступала кровавая роса, а кости черепа начинали сами собой дребезжать по швам. Холера знала, что глаз опытной ведьмы, скользя по этой карте дьявольской души, состоящей из призрачных сухожилий и кровеносных сосудов, способен многое сказать о демоне. Как бы она хотела сама обладать таким даром…

Демона звали Аклерор и он был ничтожеством даже по адским меркам. Младший слуга барона Бармиела, который в свою очередь состоял в свите графа Каспиела, один из бесчисленного сонма духов, годящихся лишь для выполнения самых простых поручений. Однако, чтобы подчинить его своей власти одного имени было мало. Будь здесь мейстер Касселер, один из лучших преподавателей кафедры Гоэтии, он мгновенно бы понял все устройство его души, разобравшись, какими словами дьявольского языка надо воздействовать на ее части, чтоб побудить к нужному эффекту. Для Холеры это все было сродни месиву, бессмысленному, как отпечатки куриных лап в пыли.

— Fylgdu pöntuninni! — мысленно выкрикнула она, силясь вложить в этот крик всю жалкую крупицу сил, оставленную ей Марбасом, — Fullur forgangur! Strax!

Демон взвизгнул от боли, заметавшись в своей ловушке. Команды, которые она отдала, были слишком поспешны, слишком грубы. Нарушили на невидимом уровне тончайшие струны его структуры. Холера на миг сама ощутила его боль, хоть и не испытала ничего кроме злорадства. Отменить, пока не стало поздно, немедленно отменить…