Анастасия Анфимова - Лягушка-принцесса [СИ]

— Жаль, — вздохнула собеседница. — Тогда почитайте ещё какое-нибудь стихотворение из тех, что услышали от той… женщины?

— Не могу, госпожа Константа, — покачала головой гостья. — Я пока больше не перевела. Я очень плохо знаю их язык, а он сильно отличается от радланского.

— Тогда потом как-нибудь почитаете, — покладисто согласилась хозяйка и понизила голос. — Когда Ульпина ходила за лепёшками, то слышала, как в пекарне говорили, будто бы сенатор Касс Юлис назначил за вашу поимку награду в пятьсот империалов.

— Большие деньги, — натянуто улыбнулась Ника, не зная, как ещё можно прокомментировать подобного рода информацию: "Любимый родственник желает моей смерти в десять раз сильнее, чем обиженные сенаторы".

— Хвала богам, госпожа Юлиса, — успокаивающе улыбнулась вдова. — Ульпина говорит, что над теми, кто болтал о награде, все только смеялись. Они думают, что вы давно уплыли из Радла то ли на Даросские острова, то ли в Либрию.

— Пусть так и считают, госпожа Константа, — усмехнулась беглая преступница. — Не стоит их разубеждать.

Последняя новость, принесённая невольницей, её сильно порадовала.

Окрылённая первым успехом в деле перевода русской классики, она вернулась в свою комнату и, прежде чем заснуть, вновь долго вспоминала все более-менее сохранившиеся в памяти стихотворения. Ей очень хотелось перевести есенинское "Не жалею, не зову, не плачу", несмотря на то, что она не помнила стихотворение полностью.

Однако уже утром следующего дня девушка с грустью поняла, что это непосильная задача для её более чем скромных поэтических талантов. Ну как можно перевести: "золото увядания", "пламя уст" и уж тем более "страну берёзового ситца" на чужой язык? А уродовать великое произведение она ни за что не согласится.

После долгих раздумий пришлось вновь обратиться к Лермонтову. Стихотворение "Ночевала тучка золотая" показалось ей более простым, а главное — она знала его до последней строчки.

Оно тоже произвело на хозяйку квартиры неизгладимое впечатление.

— Прекрасно, госпожа Юлиса, просто прекрасно, — негромко проговорила та, с мечтательной грустью вглядываясь в сгущавшиеся за окном сумерки. — В нескольких словах рассказана целая история о любви и одиночестве. Даже странно, что среди варваров отыскался человек, обладающий такой тонкой, чувствительной душой. Я почему-то думала, что все они грубые, неотёсанные дикари, способные только напиваться до бесчувствия да оружием махать. А кто из радланских или либрийских поэтов нравится вам больше всего?

— Сваторий Скепсиец, госпожа Константа, — после короткого раздумья ответила Ника, отломив кусок свежей, ещё тёплой лепёшки. На самом деле она не относила себя к любителям поэзии, но по настоянию Наставника выучила десятка три стихотворений различных авторов.

— Но он, кажется, только пьесы писал, госпожа Юлиса? — заметила собеседница, ловко разделывая копчёную рыбёшку.

— Нет, у Сватория и стихи есть, — возразила девушка и продекламировала строки, наиболее точно отражающие её сегодняшнее настроение.

Жизнь! Как без смерти уйти от тебя? Ты приносишь повсюду

Тысячи бед. Избежать трудно их, трудно нести.

Что по природе прекрасно, лишь то в тебе радует: солнце,

Месяца круговорот, звезды, земля и моря.

Все остальное — страданье и страхи. И если случится

Радость кому испытать, — следом Отмщенье идёт.

— Никогда такого не слышала, — задумчиво пробормотала вдова. — Какое-то оно очень мрачное. Мне больше по душе Грай Вудсток.

Твой приезд — мне отрада. К тебе в тоске

Я стремилась. Ты жадное сердце вновь —

Благо, благо тебе! — мне любовью жжёшь.

Долго были в разлуке друг с другом мы,

Долгий счет прими пожеланий, друг, -

Благо, благо тебе! — и на радость нам.

Они ещё немного поболтали, и гостья почти на ощупь отправилась отдыхать, с твёрдым намерением посвятить дни своего пребывания на нелегальном положении переводу сохранившихся в её голове литературных произведений не только на радланский, но и на либрийский язык.

Утром, торопливо записав на восковую дощечку басню "Стрекоза и муравей", Ника с азартом взялась за перевод.

Она привыкла к тому, что в квартиру Аполии Константы Улы время от времени заглядывают посторонние, чаще всего женщины. Принести нитки для новых занавесей, забрать готовые заказы, иногда гостьи ненадолго задерживались, чтобы поболтать с хозяйкой.

Тем не менее, каждый стук во входную дверь заставлял беглую преступницу замирать, тревожно поглядывая на постоянно лежавшие у порога нож и запорный колышек.

Перевести басню Крылова оказалось всё же легче, чем стихотворение Есенина. Бронзовая палочка порхала в руках девушки, покрывая воск ровными строчками чётко выцарапанных букв, когда снаружи послышался громкий скрип лестницы, а вслед за ним редкие, звонкие удары.

Выругавшись про себя, Ника бросилась к двери.

Звякнул засов.

— Кто вы, господа?

Уловив в голосе вдовы нешуточную тревогу, гостья быстро воткнула в щель нож, подставила деревяшку, и подхватив "тревожную сумку", устремилась к сундуку, за которым лежала свёрнутая верёвка.

— От Анка?! — обрадованно вскричала Константа. — О боги! Ну, конечно, заходите! Как там мой сын? Он здоров?

Из рассказов хозяйки квартиры девушка знала, что сын время от времени присылает ей деньги с северной границы. Возможно, неизвестные прибыли оттуда, и Нике не стоит беспокоиться? Или, используя имя Анка, как предлог, в дом проникли желающие заработать пятьсот пятьдесят золотых, назначенных за голову самозванки, выдававшей себя за племянницу регистора Трениума?

Но прежде, чем она успела шагнуть к окну, намереваясь откинуть крючок на створках ставен, из прихожей донёсся тихий вздох восхищения:

— Ваше высочество?!

"Какое ещё высочество?" — озадаченно подумала беглая преступница, но тут же услышала знакомый голос:

— Это я, госпожа Юлиса… Вилит.

"Вот батман!" — выругавшись одними губами, обалдевшая девушка заметалась, не зная, то ли выдёргивать торчавший из пола нож, то ли прятать висевшую в руках верёвку, то ли сначала снять сумку с плеча?

— Я сейчас, ваше высочество, — наконец смогла выпалить она, торопливо распихивая вещички по местам.

Рывком распахнув дверь, Ника застыла от удивления. Перед ней, широко улыбаясь, стоял коренастый мужик с длинной густой шевелюрой, делавшей его похожим на попа, и со столь же окладистой, лопатообразной бородой, выкрашенной в красный цвет, в тёмно-коричневой тунике, таком же плаще и доходивших до середины икр штанах.

Только через секунду девушка поняла, что растительность на лице накладная, голову украшает парик, а довольная физиономия принадлежит третьему сыну Константа Великого.