Себастьян Кастелл - Тень рыцаря

– Честь даруется богами и лордом, – важно произнес рыцарь, продолжая атаковать. – Ее невозможно заслужить, заучив наизусть именослов или детские стишки. Что для тебя грех, шкурник, то для меня – добродетель.

Он обрушил на меня клинок под таким странным углом, что мне пришлось парировать его сразу двумя рапирами. Удар оказался настолько сильным, что едва не выбил клинки у меня из рук.

– Даже самое добродетельное деяние твоей короткой никчемной жизни не принесет ничего хорошего, – продолжил он. – Но боги изольют на меня свои благословения, когда я выбью весь дух из этой маленькой сучки… этой… су…

Он замолчал – наверное, потому, что острие моей рапиры наконец-то нашло зазор под маской, прикрывавшей лицо. Я всаживал клинок ему в рот до тех пор, пока он не вышел с обратной стороны черепа и не уперся в шлем. Рыцарь рухнул на колени, его тело билось в конвульсиях: он еще не умер, но собирался покинуть наш мир.

Иногда Кест надо мной смеется за то, что я слишком много говорю во время драки, но, в отличие от некоторых, я достаточно тренировался, чтобы не ослаблять внимания, когда делаю это.

Я вынул клинок и отдышался, когда мой противник упал на землю. Только тристианский рыцарь мог сказать, что для соблюдения чести не обязательно поступать честно и убийство ребенка может быть оправдано, если этого требует господин, которому он служит. Ну вот и получил. Это моя страна: в ней я родился и провел большую часть своей жизни, пытаясь защитить ее от подобных людей. Если для этого требуется убить несколько рыцарей, что ж – так тому и быть, подумал я и глубоко вздохнул, пытаясь успокоить сердце.

– Брасти! – позвал я.

Никто не ответил, и я испугался, подумав, что он погиб. Брасти имел при себе клинок, но управлялся с ним не слишком хорошо, особенно в близком бою. Мне нужно было найти его и Кеста, чтобы защитить Алину. Я слишком долго провозился с рыцарем.

Тысяча чертей! Нам не следовало так долго оставаться в деревне. Они, несомненно, надеялись, что мне станет лучше, но этого не произошло. Не нужно быть великим стратегом, чтобы понимать, что если тебе приходится сражаться с силами, превосходящими тебя в пятьдесят раз, то нельзя подолгу оставаться на одном и том же месте.

Я бежал сквозь мглу, исполненный ярости и чувства безысходности, и запнулся о чье-то тело, лежащее на земле. Поднявшись на ноги, я нагнулся над ним и сквозь дым разглядел тело девочки в голубом платье, истекающее кровью; руками ребенок закрывал лицо, словно пытался защититься от смертельного удара.

Склонившись над телом девочки, я слышал лишь свое жесткое затрудненное дыхание и собирался с силами, чтобы посмотреть на нее. Святой Загев, Вызывающий слезы песней, прошу тебя, нет, не сейчас… Пусть это будет кто-то другой. Я встал на колени и убрал руки с лица девочки.

Глаза ее были широко распахнуты, открытый рот застыл, скривившись от страха и боли, когда удар клинка раскроил ей череп; струящаяся кровь окрасила рыжие волосы багровым.

Рыжие.

Хвала святым. У девочки были кудрявые рыжие локоны, а не прямые каштановые волосы, которые Алина унаследовала от своего отца. На смену вспышке нежданного облегчения почти сразу же пришло гложущее, тошнотворное чувство вины. Эта девочка, смерти которой я порадовался с такой легкостью, ничем не заслужила такой страшный конец в полном одиночестве. Звала ли она на помощь свою маму или отца, когда клинок разрубил ее?

Моих ушей достиг приглушенный крик – я обернулся и увидел, что ко мне кто-то бежит, «ночная мгла» облекала его распростертые руки. Это был один из деревенских жителей. Баннис? Барис? Я помнил лишь, что он выращивал на поле ячмень и варил пиво. Крестьянам оно нравилось.

– Селеста! – закричал он и, не обращая внимания на мои клинки, оттолкнул меня от тела. Упал на колени, обнял девочку, качая ее на руках. – Я же говорил ей, чтобы осталась в горах! – рыдал крестьянин. – Говорил… Я вернулся, но она ушла: наверное, побежала за мной. Вы!.. Это все из-за вас и ваших проклятых плащеносцев. Будьте вы прокляты! Проклятые… шкурники!

Он рыдал и кричал на меня, обвиняя во всех смертных грехах, говорил все, что обычно говорит человек, который держит на руках мертвого ребенка и ищет виновного в его гибели. Мне тоже хотелось заорать на него, сказать, что если бы он и его трижды проклятые односельчане не предали нас, то девочка бы не погибла, но я не мог заставить себя открыть рот, потому что в чем-то он был прав. Не будь нас здесь, им бы не пришлось предавать нас, и, возможно, ничего бы не случилось.

С другой стороны, это же Тристия.

Я крепче сжал рапиры. Скорбь улетучивается быстрее, чем нужно, когда ты окружен врагами, и гнев вносит ясность. Нужно разыскать Трин и заставить ее заплатить за это. И не только за взрослых и детей, погибших в селениях по всему герцогству Путнам – таким образом Трин пыталась заставить герцога Эрриса поддержать ее, – но и за убийство лорда Тремонди, и за то, что она собиралась сделать с Алиной.

Мглу разорвал звон лязгающей стали, и чувство вины сменилось страхом. Иди вперед, сказал я себе. Хватит сидеть и скорбеть. Алина где-то там, одна, ждет, пока ты найдешь ее. Я побежал на звуки, раздававшиеся во мгле. Я найду ее, пообещал я себе. Алина – девочка умная и храбрая, когда нужно: разве мы с ней не продержались в Рижу почти всю Кровавую неделю, пока нас не поймали? Я был уверен, что она где-то спряталась. Нашла укромное местечко и ждет меня, и я найду ее раньше, чем это сделают люди Трин, заберу ее, и мы ускачем отсюда как можно дальше. Дочь короля не погибнет из-за меня.

Брасти я обнаружил ярдов через пятьдесят, у деревенского колодца: он сидел на теле поверженного противника, лежавшего лицом в грязи, и баюкал руку.

– Этот сукин сын меня зацепил, – сказал он, показывая рану не глубже царапины от бритвы.

– Жить будешь, – ответил я. – Вставай.

– Это же рука, Фалькио, – продолжал жаловаться Брасти, поднимаясь на ноги. – Я лучник, а не фехтовальщик. Мое искусство требует точности и навыка: это тебе не куском заостренной стали махать, как старик палкой.

– Напомни, чтобы я тебе потом руку поцеловал, и сразу все пройдет, – сказал я, таща его за собой.

Мы побежали дальше во мглу, перепрыгивая через усыпавшие землю тела деревенских жителей, плащеносцев и воинов Трин. Алины нигде не было, и я взмолился Биргиде, Наплакавшей реку, чтобы она помогла нам ее найти.

– Где Кест? – спросил я.

– Не знаю. Я потерял его из вида, как только появился здоровенный вооруженный ублюдок, который легко расправился с двумя плащеносцами Швеи. Я говорил Кесту, что нужно держаться вместе, но его лицо засветилось красным, и он пропустил мои слова мимо ушей. – Брасти помрачнел. – Он все еще делает это, Фалькио. Он просто…