Себастьян Кастелл - Тень рыцаря

Один из трех вышел вперед и обратился ко мне:

– Предлагаю тебе сделку получше, шкурник. Отдай нам этих двух шлюх, которые обманом и коварством убили истинных рыцарей. Мы разберемся с ними, как сочтем нужным, а остальные могут бежать, поджав хвосты между ног. – Он оглянулся. – Эй, ты! Трубадур!

Молодой сказитель испуганно шагнул вперед.

– Я?

Женщина, игравшая на гитаре, презрительно закатила глаза.

– Да, ты. Давай заключим сделку. Как быстро ты сочиняешь свои истории?

– Я… Ну это зависит от темы…

– Без разницы. Я сам придумаю одну для тебя. Она называется «История о сэре Элвине Эрнотте». Да смотри, запомни это имя хорошенько.

– Это вряд ли, – пробормотал я.

– Когда будешь петь о том, что здесь произошло, расскажешь, что сэр Элвин сошелся в бою со шкурниками и они бежали, оставив своих девок.

– Я… Обычно в историях бывает… – Он замолчал, когда музыкантша стукнула его инструментом по голове.

Сэр Элвин повернулся к нам и широко улыбнулся.

– Ну же, шкурник. Боги не дадут вам никаких шансов. А так хотя бы ты и твои друзья останетесь живы.

– Становится совсем скучно, – уныло сказала Дариана. – А ты вроде обещал нам резню и бойню.

Не сводя глаз с рыцаря, я прошептал Кесту:

– Шансы?

Он не ответил, и я взглянул на него. Его окружало красное свечение, и на мгновение я понадеялся, что это лишь игра света, который отразился от бронзовых ручек двери, – но нет, оно исходило от кожи святого. Он посмотрел на меня и оскалился. Такой жуткой рожи я в жизни не видел.

– За резню и бойню! – воскликнул Кест и бросился на противника, широко размахивая клинком, готовясь ударить.

– Брасти, давай! – крикнул я, но мог бы и не беспокоиться.

У одного арбалетчика уже торчала стрела из груди, и краем глаза я заметил, что Брасти снова натягивает тетиву. Остальные бросились за Кестом. Пятеро против семнадцати в доспехах. Но колчан Брасти был полон стрел, а святой клинков пылал огнем и жаждал крови.

Что ж, за резню и бойню, подумал я.

Впятером мы дрались, как слаженный смертоносный отряд: во-первых, в этом была необходимость, во-вторых, нам здорово повезло. Для человека постороннего бой показался бы хаосом во плоти, особенно потому, что стальной клинок Кеста отражал красное сияние его кожи, обагренной кровью врагов. Брасти дрался так же яростно: тетива его лука пела, и стрела попадала прямо в цель. Лицо его кривилось такой же злобой и бешенством, что и лицо Кеста, и это напомнило мне, что, несмотря на свое чувство юмора, Брасти больше всего на свете ненавидел рыцарей.

Дариана дралась как колибри, нанося удары исподтишка, а затем быстро перепархивала на другое место, чтобы враги не смогли ее достать.

Но больше всех меня напугала Валиана. Она отточила навыки боя, держалась наравне с воинами с многолетним опытом за плечами. И главный секрет ее мастерства был в том, что она бесстрашно бросалась в атаку. Клянусь, я видел: она так побежала на клинок противника, что тот от неожиданности отвел оружие в сторону. Когда все закончилось, на лице ее блуждала мрачная довольная улыбка.

– Оставь ее, – тихо сказала Дариана. – Ты ей не поможешь, поэтому хотя бы не навреди.

– Она дерется так, словно хочет, чтобы ее убили, – пробормотал я.

– Конечно. Она дерется как ты.

– Что? Ты с ума сошла? Я не…

Не успел я закончить фразу, как она просто ушла, словно меня и не существовало. Я огляделся, чтобы убедиться, что никто из мертвых или умирающих не пытается напоследок встать и напасть. Послышался скрип – я посмотрел на дверь в комнаты для постояльцев, которая слегка приоткрылась.

– Святые угодники! – простонал Тайн, затем увидел мое лицо и тут же закрыл дверь.

– Намотай себе на ус, платить за постой мы не будем, – прокричал Брасти и повернулся ко мне. – А ты даже не начинай нести всю эту чушь про то, что плащеносцы не воруют. Если бы он хотел получить с нас деньги, то не запер бы с семнадцатью солдатами, надеясь, что нас убьют.

– Прекрасно, – сказал я и еще раз осмотрел зал, чтобы понять, не прячется ли кто из посетителей и нет ли раненых.

Похоже, все, кто мог, сбежали и наверняка сидели по домам. И тут я понял, что кое-кого я так и не нашел.

– Чертова святая Олария, Несущая облака, – ругнулся я.

– Что такое? – тихо спросил Кест, счищая кровь с клинка. Выглядел он уже нормально и был спокоен, как озерная вода.

– Трубадуры… Я хотел поговорить с ними.

– Они выбрались, когда все подходило к концу, – сказал Брасти. – Кажется, побежали к амбару. Почему в Тристии на постоялых дворах есть амбары?

– Раньше здесь были семейные фермы, – объяснил Кест. – Согласно третьей переписи населения, король Агрид…

– Пошли, – перебил я. – Хочу поговорить с этим сочинителем.

Все остальные последовали за мной в ночь.

– А куда торопиться? – спросил Брасти, когда мы пересекли мощенный камнем внутренний двор. – Я даже не успел взять кувшина с элем. Ты все еще злишься на них за то, что они твое имя переврали?

– Мне на это наплевать, – ответил я. – Но перед тем, как началась заварушка, он снова показал эту чертову монету. Я хочу узнать, откуда он ее взял.

В те времена, когда люди считались с плащеносцами, воровство монеты у присяжного было серьезным преступлением. Взяв монету, присяжный обещал исполнить приговор; она являлась символом чести, но более всего платой тому человеку, который рисковал жизнью и мог погибнуть, оставив своих родных без средств к существованию. Одна золотая монета могла целый год кормить семью, и мне не нравилось, что ее забрали у того, кому плащеносец ее вручил.

Когда мы подходили к амбару, кто-то нас позвал – я посмотрел вверх и увидел трубадура, который выглядывал из окна на втором этаже, держа в руках заряженный лук.

– Если вы пришли со злом, то предупреждаю вас: я такой же хороший лучник, как и ваш товарищ. Я могу всех пятерых застрелить быстрее, чем у первого кровь просочится сквозь одежду. Когда вы встретитесь с богами, ваши кишки будут извиваться, как змеи, ползущие с горящего корабля.

– Хорошее сравнение, – оценил Брасти.

– Неплохое, – ответил Кест. – Но если подумать, не так уж это и впечатляет: застрелить человека из лука, прежде чем он вбежит в амбар и поднимется по лестнице.

– Дело не в том, как это происходит в действительности, а в лиричности фразы. Он же трубадур, помнишь? Он должен уметь описывать всё поэтически.

– Вы закончили? – спросил трубадур.

– Лучше тебе сойти вниз и поговорить с нами, – сказал я.

– Приведи мне три причины, и если первые две мне не понравятся, то у вас останется лишь один шанс спастись.

– Видал? – сказал Брасти. – Он настоящий поэт.

– Отлично, – согласился я. – Во-первых, на твоем луке трещина, и он вот-вот сломается. Скорее всего, ты нашел его на стене, а это значит, что только святым известно, как долго он провисел под дождем и снегом. Кроме того, ты так держишь лук, что у тебя есть лишь один шанс попасть стрелой в стенку амбара – если ты ее случайно выронишь.