Борис Иванов - Знак Лукавого

Беженцы.

* * *

Жизнь в Странном Крае успела основательно исказить мои представления о жизни на матушке-Земле. Мне перед возвращением представлялось каким-то совсем уж третьестепенным обстоятельством то, что выход в «наш» мир располагался на территории иностранного и далеко не самого благополучного среди соседей моей страны государства. Но эту точку зрения пришлось менять довольно быстро и радикально. Издалека донесся звук, который трудно было спутать с чем-то другим.

– Черт! Пулеметная стрельба, – сразу перейдя на шепот, определил я. – Похоже, здесь воюют…

– Может, банду ликвидируют… – предположил Роман и покосился на подругу.

Та была явно встревожена. Что и говорить, родной мир встречал нас далеко не самым ласковым образом. А уж ее – чужачку – и вовсе не приветил улыбкой. Но в конце концов, в горах стреляют часто. Так что можно было надеяться, что все еще обойдется.

Эта наивная надежда рассыпалась в прах уже через час с небольшим нашего пути.

Пулеметная дуэль вспыхивала то тут, то там, и горное эхо транслировало ее с самых неожиданных направлений. Но дело было не в ней. Перевалив через крошечный перевал, мы, как и подсказывала нам карта, вышли к лежащей метрах в пятидесяти ниже нас шоссейной дороге.

* * *

Самое ужасное, что деваться нам было просто некуда. Конечно, уже и речи не могло быть о том, чтобы ловить на шоссе попутную машину, как мы поначалу собирались это сделать. Какая тут, к черту, попутка! Не попасть бы в лапы мятежников, или кто там затеял эту вакханалию? Суметь без особых конфликтов сдаться властям… Дозвониться до нашего консула… Все это стало вдруг вполне реальной и довольно трудно выполнимой задачей.

Нас уже успели заметить с дороги. Некоторые из идущих показывали на нас друг другу. Но, похоже, этим интерес к нам и ограничивался. Мы были не вооружены, при нас не было заметно тюков с эмблемами гуманитарной помощи… Мы были просто какой-то дорожной странностью, только и всего.

И мы стали действовать единственным оставшимся в нашем распоряжении способом. Осторожно, двигаясь параллельным с общим разрозненным потоком беженцев курсом, спустились к дороге и двинулись вместе со всеми, стараясь держаться обочины и не привлекать ничьего внимания.

Последнее было, конечно, полнейшей утопией. Уж слишком мы не походили на этих смуглых, черноволосых и носатых людей, рядом с которыми принялись шагать в направлении их главного города – единственного места, где могли рассчитывать на толковую помощь. Но с нами предпочитали не связываться, даже сторонились нас, словно носителей опасной инфекции.

– Эх, хоть какой-никакой радиоприемничек бы… – посетовал Ромка. – Хоть услышать в новостях, что здесь творится? Эх, не подумали…

– Мы о многом не подумали, – хмуро отозвался я. – Не только о радиоприемничке… Давай присмотримся к народу. Ищи кого-нибудь поинтеллигентнее на вид. Типа учителя, может быть, или муллы какого-нибудь. Или хотя бы хоть кого-то в очках. Такой должен по-английски немного «волочь». Или по-французски. Его и расспросим… Можно сигаретами угостить или еще как…

– Си-га-ре-та-ми… – передразнил меня Роман. – Да ты не видишь, что ли, в каком они все виде? На них штаны не держатся, а ты – си-га-ре-ты…

Тем не менее подходящий знаток английского нашелся. Причем нашелся сам. Правда, далеко не сразу. Был он тощ, как и все, кто шел с нами по дороге, умеренно лохмат и облачен в потертый костюм европейского образца. И груз свой нес не в наплечном тюке или котомке, а в довольно туго набитом портфеле. Такие были в моде у нас годах в семидесятых, а то и раньше.

Тип этот некоторое время шагал поодаль от нас, изредка косясь на непонятную троицу антрацитово-черным умным глазом. Потом зашел немного вперед, подзадержавшись немного из-за неприятностей со шнурком кроссовок, оказался вровень с нами и, стараясь не привлекать внимания, тихо осведомился: «Юнайтед Стейтс? Републик Франсез?» Задав для порядка еще несколько вопросов о нашей принадлежности к Красному Кресту и «Юнеско», он в конце концов вынужден был проглотить из моих уст версию о заблудившихся туристах.

Думаю, он не поверил ей ни на грош. Я бы на его месте – не поверил бы тоже. Но то, что он имеет дело не со шпионами, а, скорее всего, с какими-то иностранными дурнями, обколотыми или сбежавшими из какой-нибудь «дурки» и путешествующими автостопом по местам локальных конфликтов, он понял сразу. То ли просто по доброте душевной, то ли в надежде извлечь из нас хоть какую-то выгоду, на наши вопросы он отвечал охотно и подробно. Беда была только в том, что его английский и тот, к которому привыкли мы с Романом, были немного разными языками. Как ни странно, Аманеста понимала его с лету – языковая интуиция была врожденным свойством обитателей Странного Края. Впрочем, когда она начинала объяснять нам с Романом непонятные места из его речи – а делала она это на уже знакомом для нас «тарабарском наречии», антрацитовые глаза нашего спутника чуть не вылезали из орбит от удивления.

Немного позже выяснилось, что уродовались мы зря. Мирзо (так звали нашего спутника) учился в Ростове еще во времена советские. И неплохо владел русским.

В общем, гадать долго не приходилось – в очередном межплеменном конфликте в здешних горах сошлись три основных родоплеменных союза, населяющих эту несчастную, снедаемую вечными распрями землю. Центральное правительство поддержало одну из сторон – «Северных», но пока ничего путного не добилось. Естественно, люди потеряли крышу над головой или согнаны с мест, в которых благополучно обитали поколения их предков. ООН и другие международные организации везут в районы скопления беженцев одеяла, медикаменты и рис и пытаются организовать там палаточные лагеря. Помянуты добрым словом были и русские врачи (как я понял – из МЧС). Боевики тоже не теряют времени зря и вербуют в лагерях беженцев свежие кадры в свои банды.

А покуда те беженцы не добрались до обещанных им палаток и воды, которую можно пить, их на дорогах обирают все кому не лень. Патрули Центрального правительства, патрули каждой из воюющих сил и просто разъезды местных полевых командиров.

Конечно, как и в Средневековой Европе, поводом для очередного витка гражданской войны представлялись и религиозная рознь, и память о прошлых взаимных обидах и крови, пролитой уже обретшими вечный покой предками, и бог весть что еще. Но ни для меня, ни для Мирзо не было секретом, что на сей раз кровь пролилась лишь тогда, когда «сильные мира сего» пошли на новое завоевание Ближнего Востока. Когда поколебалось равновесие уже привычных сфер влияния местных князей и князьков. Когда стал реальностью новый передел источников их благосостояния. Это и тянущиеся через контролируемые ими пространства нити нефтепроводов, прячущиеся в ущельях тропы тайных торговцев наркотиками и оружием, зинданы и тайные тюрьмы, набитые рабами, работающими за миску похлебки или подготовленными к перепродаже…