Борис Иванов - Знак Лукавого

Я твердо пришел к выводу, что для того чтобы заставить мое подсознание вспомнить о его – так и неизвестном сознанию – умении управляться с магией, этому подсознанию необходим какой-то стресс. Страх неизбежной смерти – на плато, перед лицом огнедышащей твари. Страх и отчаяние, охватившие меня в Лабиринте. Страх разоблачения и злая обида, заставившие водную гладь стать под моими ногами твердью. Просто злость на глупые слова услужливого хитреца Джоша…

Впрочем, похоже было, что толи химия мэтра, то ли наши усилия по снятию заклятия здорово снизили у меня необходимый для превращения в мага порог стресса. А ведь в запасе у меня еще более мощные препараты. Но и более опасные в то же время…

Самое сильнодействующее средство было оставлено мэтром, разумеется, для применения уже непосредственно у самих Врат. Выглядело это средство весьма прозаически. Это был запрессованный в обычный пластик простейший набор: таблетка и шприц-ампула – вроде тех, в которых расфасованы армейские «антидоты», предназначенные сводить на нет последствия применения коварным противником боевых отравляющих веществ.

Набор этот получил в нашем «жаргоне на двоих» условное наименование «Абсолют». Не в честь финской водки, конечно.

* * *

Теперь, до того момента когда мне предстояло на «Абсолют» этот положиться, оставались уже только считанные часы. Караван (а может быть, кавалькада или конвой) в два десятка всадников тронулся из логова Хирама к тому времени, когда солнце, задержавшееся в тот день в зените, проявило наконец желание склониться к закату, обозначив тем самым близкое наступление судьбоносной третьей ночи.

Ромка и мой «ассистент» Тагара были включены в состав экспедиции, видно, автоматически. А вот Аманеста на правах наследницы была оставлена за старшего – приглядывать за островной норой своего приемного папаши и за народом при норе. Это путало нам с Романом все карты, но оставалось надеяться на то, что ушлая дочь атамана изыщет для себя выход из положения. Командовал походом, естественно, сам старый атаман.

Я снова удостоился наложения светонепроницаемой повязки на свою физиономию и опять временно перешел в категорию слепых. Снова мы превратились в подвижный провиант для полчищ крылатых паразитов, поднявшихся над болотами. Снова под подковами наших коней чавкала гнилая жижа, готовая в любой момент оказаться непроходимой топью. Движение каравана было медленным и тоскливым, наводящим на мысли о катафалках и о похоронных процессиях вообще. Я еще в период своей военной жизни отметил, что трудно придумать что-нибудь более отвратительное, чем сочетание предстоящего боя, всегда связанного для каждого, кто на этот бой идет, с вопросом «быть или не быть», и рутинного, утомительного и обычно к тому же еще и унизительного процесса приближения к этому бою.

Тонкий писк комаров, гулкие и непонятные звуки, редкие реплики, которыми обменивались мои спутники, и, главное, повязка, лишившая меня зрения, – все это странным образом изменило мой слух и даже саму мою способность оценивать по слышимым звукам то, что происходило вокруг. Начиная с какого-то момента я понял, что наш караван не одинок среди пустынных болотных хлябей.

Сперва откуда-то издалека, а потом уже явственно приближаясь к нам, в наполненном комариным писком воздухе стали ощущаться звуки, издаваемые еще одной кавалькадой, осторожно пробирающейся по залитым гнилыми водами пространствам. Двигалась эта – вторая – кавалькада то ли в одном с нами направлении, то ли просто наперерез нам. Сближение наших караванов продолжалось довольно долго и в конце концов ознаменовалось приглушенными окликами, таким же негромким разговором и наконец остановкой и каскадом звуков, которые производили спешивающиеся конники и их освободившиеся от груза кони.

Предложено было спешиться и мне. Как и в прошлый раз, мне сначала – в несколько рук – помогли покинуть седло и только потом, поставив меня на ноги, освободили от повязки на глазах. Правда, в этот раз мы были уже вовсе не в подземном зале скального логова. Мы торчали на пронизывающем ночном ветру под беззвездным и безлунным – должно быть, затянутым облаками – небом. Сориентироваться в окружающей обстановке было почти невозможно. Скорее всего, мы находились на каком-то выпирающем из болота островке или на отмели. Об этом говорило наличие твердой и относительно сухой земли под ногами. Хоть какой-то свет вокруг источали только несколько фонарей – электрических, керосиновых и каких-то других, неизвестной мне конструкции. Все они, вместе взятые, давали не бог весть сколько света. К тому же светило большинство из них в землю, под ноги своим хозяевам, а остальные дергались в различных направлениях и то вспыхивали, то снова гасли и, в общем, больше сбивали с толку, чем приносили пользы. С трудом в темноте вокруг угадывались тонкие стволы деревьев.

Все это вовсе не напоминало ни прибытия в конечный пункт нашего маршрута, ни даже случайного или запланированного привала. Учитывая, что вокруг меня сгрудилось целое кольцо бряцающих оружием людей и черную повязку, закрывающую лицо, с меня сняли, можно было полагать, что и остановка, и встреча со второй кавалькадой имеют какое-то отношение ко мне.

В этом предположении я не ошибся.

Из общей массы народу, толокшегося вокруг меня, энергично обрисовались и двинулись ко мне трое вооруженных галогеновыми фонариками, которые они, подойдя вплотную, наставили на меня. Слава богу, не прямо в лицо, чтобы я не заслонялся руками и не мешал разглядывать свою физиономию.

Это имело плюс – и я мог рассмотреть их в отраженном свете прожекторов. Все трое были мне знакомы. Роль хозяина, представлявшего меня двоим остальным, играл, разумеется, Сизый Хирам, что было совершенно естественно. А вот оба его, надо полагать, гостя из встретившей нас кавалькады меня порядком удивили.

Одного из них я узнал ценой легкого напряжения памяти. Как-никак преподобного Баума я в свое время мог рассматривать на протяжении не слишком долгого времени, да к тому же в одеждах, почти скрывавших все его приметные черты, за исключением моложавого веснушчатого лица. Теперь он был наряжен в походный костюм. Этот наряд гораздо больше подходил его ковбойской физиономии, чем одеяние духовного лица.

Второй из заинтересовавшихся мною гостей был другим моим знакомым, изрядно подзабытым в ворохе впечатлений, набежавших с той поры, как мы последний раз виделись с ним. Уж его-то – человека с именем, напоминавшим более фамилию, с Ходоком Крикмором – я никак не ожидал встретиться в подобных обстоятельствах.

– Узнаете? – спросил Хирам. – Это тот парень, которого вы сватали мне?