Евгений Щепетнов - Лекарь [litres]

– Марьяна, это оружие примитивное и древнее. Наше оружие гораздо страшнее и может уничтожать целые города одним выстрелом. Ладно, не будем об этом. Пошли – пообедаем и подумаем как жить дальше.

Они поднялись по лестнице в дом – Влад оглянулся на верхних ступеньках и огляделся: стена высилась над землёй – она была практически закончена, по ней ходили дежурные стражники – подумалось – не хватает флагов над башнями. Надо будет узнать: какой герб у барона Унгерна – заказать флаги и развесить. Над казармой, домами персонала, клиникой, поднимались дымы, теряющиеся в морозном небе. «Скоро весна! – с удовольствием подумал Влад. – Как надоела эта зима! Зато здесь и лето долгое». Возле трактира стояли вышедшие наружу люди, явно обсуждающие бухавшее на башне орудие – время от времени раздавался звук, как будто откупоривали огромную бутылку шампанского – тренировались команды стрелков. Возле клиники ждали люди, желающие лечиться – пока мужчины-лекари тренировались в стрельбе, женщины принимали больных. Влад уже провёл с ними курс по пластической хирургии, и они вовсю практиковали, что приносило всем хорошие, очень хорошие деньги. Маша вела учёт поступающих денег, вела кассу и записывала все проводимые операции, подсчитывая заработную плату лекарей и доходы Клиники. Маша и Арина так же как и все, получали заработную плату, вполне высокую и достойную, сравнимую с зарплатой какого-нибудь высокооплачиваемого воина-наёмника. Вообще-то Влад мог им и не платить – они были по документам рабынями Марьяны – крепостные девки, но об этом давно все забыли. Влад также им наложил заклятие верности – выхода не было – если он хотел, чтобы тыл его был защищён, по другому было нельзя. Они не протестовали и отнеслись к этому с равнодушием – ну надо так надо. Вначале это Влада удивило, потом он понял: ну так они же и родились, и были рабынями – так какая разница – есть заклинание, или нет? Влад собирался, как будет время, написать им вольную – но за вереницей дней и суетой как-то об этом забыли. Они время от времени приходили к нему в постель, когда Марьяна разрешала, он был не против, но и особо не зацикливался на сексе и иже с ним – он настолько уставал и выматывался морально и физически – что ему было всё равно с какой из своих женщин спать. Главное, чтобы не мешали отдыхать.

Он подумал: «Кто я сейчас? Насколько я отличаюсь от того человека, который попал в средние века из просвещённого мира? Что во мне осталось от того Владимира? Теперь я барон, с своей армией, вооружением, с отрядом боевых магов, небольшой диктатор, обладающий Силой и умением двух миров. Сейчас бы какие-то правозащитники с соплями и придыханием обвинили меня в том, что вот подмял людей, что я превратился в фашистского диктатора и вообще негодяй. Чушь. Я не сделал ничего такого, что не сделал бы человек в этом мире, я помог множеству людей получить лечение и новую, интересную жизнь. Я лечу крестьян и нуждающихся бесплатно, пытаюсь изменить жизнь людей к лучшему. А если мои методы не подходят правозащитникам-Ковалёвым – идут они нахрен. Я буду жить так, как я считаю нужным. И буду биться за своих так же. Как и они за меня. И так было всегда – в том мире, и в этом. Аминь».

Он открыл дверь и шагнул в тёплую светлую горницу, где его ждала красивая женщина и его Дом, пахнущий смолой и пирогами. Он чувствовал, что счастлив.

Юрий Кукин «Тридцать лет».

Изречение принадлежит немецкому философу Ф. В. Ницше.

Зверь весупоминается в очерке П. Городкова «Поездка в Салымский край», опубликованном в XXI выпуске «Ежегодника Тобольского губернского музея» за 1911 год: «…У салымских хантов «щука-мамонт» называется «весъ». Этот монстр был покрыт густой длинной шерстью и имел большие рога, иногда «весъ» затевали между собою такую возню, что лед на озерах ломался со страшным грохотом». Здесь, вероятно, имелся в виду мамонт.

Эпиграф к книге А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», строки из «Телемахиды».