Иван Сирфидов - Поцелуй феи [СИ]

— Много ты знаешь об эльфах, — уважительно заметил Рун.

— Ну да, я же в столице живу. Там кого только не встретишь, — пожала плечиками Лала.

— Эльфы, которые ко мне во снах являются, кажется не снобы, — поделился он наблюдением. — Обучают меня с охотой. Позволяют себе конечно как бы насмехаться над моей неумелостью. Вот этот особенно, который голову с плеч любит снимать. Но обучают как-то… старательно очень, ну, рьяно, с желанием. Это слышно даже по голосу. Чувствуется, что прямо хотят научить.

— Они призваны моей магией. Я думаю, она заставляет их желать тебя научить. Ты хоть понимаешь, Рун, кто это?

— Нет. А кто?

— Это должны быть самые величайшие из воинов за всё время. Самые великие из великих, легенды, правда возможно столь древние, что уж и не помнит никто.

— Правда?

— Да. Так должно быть. Если моя магия правильно сработала.

— Интересно было бы их расспросить про их жизнь, — задумчиво молвил Рун. — Только наверное я не смогу. Это как бы всё равно сон. Я там не совсем управляю ни своими мыслями, ни происходящим. Ну что, встаём, любимая?

— Нет, Рун, хочу ещё полежать с тобой. Приятно.

— Не належалась за столько времени? — рассмеялся он.

— Ещё нет, — разулыбалась она.

— Когда же тебе хватит?

— Не знаю. Это свидание, хочу им наслаждаться.

— Ну ладно, — сказал он добродушно. — Последний день у нас. Завтра идти уже надо будет. Снова в путь. Далёкий, долгий. Можно и понаслаждаться. Отдыхом и тобой, раз такое дело.

— Рун, — произнесла вдруг Лала как-то особенно тепло.

— Что, солнышко?

— Давай тут ещё останемся. Пожалуйста! — очень ласково попросила она. — Хоть на денёчек.

Рун вздохнул.

— Да насколько хочешь, Лала, — с любящей улыбкой посмотрел он на неё.

— Правда?! — безмерно удивилась она, засияв глазками.

— Да, — кивнул он. — Лала, я-то никуда не тороплюсь. Мне некуда. Просто о тебе беспокоюсь. Чтоб ты домой вернулась. А так. Это рай. Быть здесь с тобой. Не думал, что при жизни попаду в него. А вот попал. Сколько хочешь, столько здесь и будем. Хоть неделю, хоть месяц. Ты просто должна понимать, что лето не бесконечно. Навсегда мы тут не сможем остаться. Но сколько-то времени у нас есть.

— Спасибо, Рун! — растроганным голоском проговорила Лала, ослепительно лучась счастьем. — Я тебя как-нибудь очень-очень отблагодарю за это. Очень-очень! Спасибо, мой хороший.

— За что же благодарить, если я сам этого хочу? — развеселился он, тоже ощущая себя чрезвычайно счастливым. — Но вообще ты отблагодари меня, всё верно. Я уже весь в предвкушении.

Утро было в самом разгаре. Ярко сияло солнце, приподнявшись над водой, по которой тёплый ветерок гнал небольшие волны. Двое лежали в шалашике, снова забывшись в дрёме. Оба со счастливыми улыбками на устах. Рун и Лала. Минута шла за минутой, уж и час миновал, а они всё мирно почивали. В утреннее время спиться слаще всего.

— Рун, — пробормотала Лала сквозь сон.

Он не ответил, и снова всё затихло. Лишь плеск воды доносился снаружи.

— Как будто звал меня кто, — слегка озаботился Рун.

Он сидел на берегу реки в резной расписной деревянной беседке, диковинной и очень красивой, вокруг цвели жёлтенькими цветами странные деревья, над цветами вились пчёлки.

— Не отвлекайся, — произнёс сидящий напротив эльф. — Слушай внимательно. Умение быть внимательным и собранным тоже одно из наиважнейших для бойца.

Эльф был смуглокожий, немного повыше Руна, немного пошире в плечах, благородные черты лица, на теле искусная тонкая кольчуга поверх рубахи дворянина изящного покроя. В нескольких шагах от беседки эльф-слуга оттирал от крови латы невидной конструкции, состоящие из безумного множества скреплённых меж собой пластин. Такие латы потрясли бы любого воина человеческого мира своей безупречностью, продуманностью и эстетикой, невообразимое оружейное мастерство на грани гениальности.

— В бою мыслят не так, как обычно, не словами, а чувствами и ощущениями, — продолжил свою речь эльф. — Нужно это осознать и научиться чётко думать ощущениями. Представь, ты что-то понял и хочешь это высказать. Ты понял в миг, а словами будешь выражать секунды или даже минуты. В бою ты понял и действуешь, не пытаясь осознать или осмыслить, облечь в слова, в образы. У тебя на каждое активное действие или противодействие таковому лишь мгновения. Ты словно зверь, полагающийся на звериные инстинкты. Но что такое инстинкты? У зверей нет слов, нет сознания, они мыслят ощущениями. Боец в активную фазу боя мыслит так же. Нет ни страха, ни сомнения, потому что они якорь, заставляющий тебя искать пути выйти из боя, замедляющий. Они тебя погубят. Они вынуждают твой ум работать в неправильном направлении. Действуешь инстинктивно, а инстинкты зиждутся на интуиции, а она на опыте. Страх это в определённой степени хорошо, благодаря ему ты не хочешь умереть. Но он должен наличествовать у тебя не в ощущении, а в понимании, что умирать неприемлемо, и только. Ум нельзя забавить неправильными задачами, он у нас так слаб, так ограничен в возможности анализа, лишняя задача, или не дай бог противоречивая — уклониться от боя и победить в оном, и всё, и он уж в шоке, в смятении, и ты замедлишься, начнёшь действовать неуверенно, скованно, и погибнешь. Только не путай уверенность и самоуверенность. Дураки думают, что уверенность это вера в себя. Но уверенность — это чёткое понимание чего ты хочешь, и знание, как этого достичь. Если неумелый дурак уверенно вступит в бой, ничего хорошего его не ждёт. Ну и ещё есть уверенность тела. Чтобы выполнять фехтовальные приёмы, ты должен так безупречно их помнить, чтобы тело выполняло их само без задействования внимания и памяти — и потому, что это будет быстрее и точнее, и дабы освободить ум для иной деятельности. Твоё тело должно выполнять приёмы выверено и чётко. Уверенность — она всегда в том, что ты делаешь, в необременённости сомнениями в конкретном действии, которое уже начал делать, потому что сомнения — это якорь, загружающий ум ненужными противоречивыми задачами, сомнения заставляют тебя искать иной выход и просчитывать иные варианты. В бою он тебя потопит.

— Я как-то слегка запутался, — виновато признался Рун.

— В чём?

— Насчёт уверенности. Сомневаться нельзя, раз это якорь, но если не сомневаешься, значит веришь, а верить вроде как тоже неразумно по вашим словам.

— Ну вот смотри. Ты вступил в бой. Фехтовальный, очень интенсивный, без пауз, может быть с несколькими противниками сразу, мечи звенят, враг напирает, не даёт ни мгновенья передышки. Здесь на первый план выходят только инстинкты. Каковы они у тебя, уже не важно, других-то нет, если ты в них сомневаешься, как это тебе поможет? Никак. Тебе надо уклониться от удара, а ты не уверен, не показалось ли тебе, что надо, тогда ты потратишь долю мгновения на осмысление, надо или не надо, и что делать дальше, если не надо, какое действие всё же выполнить. Твой ум начнёт искать другой выход и просчитывать другие варианты. Хочешь ты того или нет, он этим займется, потому что когда ты не уверен, ты этим ощущением неуверенности ставишь ему задачу по поиску решения, которое не пробуждает ощущения неуверенности. Но за тот миг, что у него есть на уклонение, ничего он не найдёт, просто не успеет, а твоё тело неизбежно замедлится, так как ум немного отвлечётся от его контроля. Ты будешь выполнять уклонение дольше, скованнее, менее точно и сосредоточенно. Вот и весь твой «выигрыш» от сомнений. Однако не допускать их совсем не то же, что верить в себя. Знаешь, сколько я встречал глуповатых бойцов, которые считали, что уверенность есть отсутствие сомнений в своей победе? Много. Всегда удивлялся, откуда они берут эту философию. От таких же глуповатых учителей, вероятно. Вступая в бой, ты должен быть готов, что проиграешь. Вот в чём суть. Потому что если ты не готов, и бой пойдёт по неблагоприятному сценарию, когда ты отчётливо видишь, что противник сильнее и ты за ним не успеваешь, у тебя начнётся ступор из-за вступления твоей веры в себя в противоречие с наблюдаемой действительностью. Она станет якорем, замедляющим тебя из-за загрузки ума противоречивыми задачами. Ещё одним якорем станет гордыня, тебя начнёт уязвлять самолюбие, что ты слабее, чем мнил. Надо слушать интуицию, а у тебя во весь голос будет саднить боль самолюбия, страдающего от осознания твоей никчёмности, и вопить страх, что оказывается сейчас ты можешь и скончаться. Когда ты вступил в бой, всё кроме него должно стать неважно. Неважно, проиграешь ты или нет, умрёшь ты, или нет, слаб ты или нет, потому что если это всё для тебя важно, мысли и чувства об этом будут тебя отвлекать, заглушая интуицию, ты будешь слышать её гораздо хуже, а сама она будет тебе подсказывать гораздо менее явно. Твой ум не должен быть этим занят. Вот в чём уверенность. Вступил в бой, отбрось все сомнения. Видишь, что проигрываешь, убеги, если имеется такая возможность. А не имеется, дерись до конца на максимуме сил и способностей. Боишься ты смерти или нет, она не спросит у тебя разрешения, когда противник проткнёт тебя мечом. Так чем же твой страх тебе поможет? Будет отягощать ум и внимание, и всё. Если ты плохой воин, или совсем никакой, как сейчас, учитывай сие, что ты плох, не лезь на рожон, используй хитрость. Когда ты веришь в себя безосновательно или принижением силы врагов, ты начнёшь действовать необдуманно, неосмотрительно, чрезмерно самоуверенно. И тебе быстро придёт конец. Быстрее, чем мог бы прийти в ином случае. Бывает, враги не ожидают от тебя наглости, ты лезешь, куда они не верят, что ты полезешь, считая это самоубийством. У меня так было. Но это приемлемо только когда нет иных вариантов. Эдакое спланированное безрассудство.