Кирико Кири - Мир, где мне немного рады [СИ]

Это было подземелье, классическая темница, в коих в своё время сама Констанция не раз загоняла пленников и преступников. А чуть позже и своих врагов, врагов Эви и вообще всех тех, кто стал им неугоден. В их замке очень редко кто из пленников выбирался из таких подземелий — это практически всегда была дорога в один конец.

И как говорил её учитель по фехтованию, если не быть аккуратным, в один прекрасный момент ты сам можешь оказаться на месте твоего противника.

Слова оказались для неё пророческими. Теперь Констанция сама сидела на деревянной скамье, грубо сколоченной из досок в тёмной камере из чёрного камня, который слегка порос мхом в некоторых местах и блестел влажной поверхностью в свете редких факелов.

Но было здесь значительное отличие от подземелий её замка — подозрительная тишина.

Здесь не кричали от безысходности пленники, не шумели цепи на оковах, не слышался плачь или мольбы умирающих, крики тех, кого пытают и стоны тех, кто уже прошёл свои круги ада в этот день. Нет, здесь было подозрительно тихо. Так тихо, что можно было услышать, как капают капли воды с потолка и разбиваются о каменный пол.

И Констанцию это нервировало больше, намного больше, чем если бы здесь было полно пленников, которые бы стонали, кричали и плакали. Ведь если нет никого, то это лишь значит, что…

А вот именно что это значило, Констанция предпочитала не думать. Слишком уж много вариантов могло быть. Но два основных всё же оставались следующими:

1. Здесь тихо, так как никого не сажают в темницу.

2. Здесь тихо, так как тех, кто мог бы шуметь, в живых нет, и они надолго здесь не задерживаются.

Хотелось бы верить в первый вариант, но в мысли упорно долбился именно второй, так как Констанция, прожив столько в этом мире, не сильно верила в такие «чудесные» истории. Да и Патрик, коего она видела в комнате, не сильно подходил под доброго жреца, который несёт свет и добро в этот мир.

Единственное, чему она могла быть благодарна, так это тому, что её дочь сейчас рядом с ней.

Констанция прижала поплотнее к себе Фемию, которая была у неё под бочком, словно таким образом хотела согреть, несмотря на то, что здесь и так было тепло. Одно ощущение её тепла и тела успокаивало Констанцию. Пока её ребёнок рядом, ничего ещё не кончено.

Хотя и так было понятно, что ничего не кончено, иначе бы их сюда не перетащили. Именно перетащили, так как после того, как она принесла свою часть клятвы (так кощунственно использовать это!), клятва последовала и за Фемией. А потом они обе приняли какие-то гранулы на подобии кусочков соли, однако с непонятным травяным вкусом и отключились.

Проснулись здесь.

И в тот момент сердце Констанции замерло в холодных оковах, пока её рука не нащупала посреди холодного, слегка сырого камня тельце спокойно спящей дочери. Одни из самых долгих томительных секунд в её жизни.

— Ма, что с нами будет? — тихо спросила Фемия, сидя у матери под боком. Она приподняла голову, пытаясь заглянуть ей в глаза, но Констанция лишь смотрела на противоположную стену.

Тишина подземелья и на неё действовала угнетающе.

Буйная дочь с шилом в мягкой точке и замашками парня превратилась в напуганную девчонку, жмущуюся к матери. Первый раз оказавшийся в подобной ситуации, вся её спесь была сбита, и теперь под боком у мамы ютилась обычная девушка.

— Не знаю. Но ничего плохого или хорошего. — ответила совершенно спокойно Констанция, не давая страхам просочиться в голос.

— То есть вообще ничего?

— То есть с нами ничего не сделают. Сделают с другими.

— С другими? С тёть Эви что ли?

Но Констанция промолчала. Не было желания у неё отвечать на подобные вопросы, как и не было желания вообще говорить на подобные темы. И так на душе было больно и темно; поднимать подобные вопросы вообще не стоило.

Но вот Фемия не была готова замолчать. В её голове было много вопросов, вызванных не совсем понятным для неё разговором между матерью и Мэйном. Разговором, который создавал иллюзию, что они друг друга знают. И слегка придя в себя после подобного поворота событий, она начала доставать мать.

— Ма, ты говорила, что я его дочь. Что ты имела в виду? — через несколько минут тишины вновь задала вопрос Фемия. Её голос неуверенно звучал в камере, оттого что она боялась услышать довольно грубый ответ от матери. — Разве мой отец не погиб много лет назад ещё до моего рождения?

Но реакция той была диаметрально противоположной ожидаемой. Констанция вздохнула, прижала к себе дочь, рукой погладив по голове, чувствуя её волосы под ладонью, и поцеловала Фемию в макушку.

— Погиб. Но не окончательно, — у неё промелькнула мысль, что лучше бы он вообще не воскрешался. С одной стороны она злобно соглашалась с этой мыслью, но с другой ей становилось грустно оттого, что к этому она пришла. Да и Патрик был скорее другом для неё, с которым можно было перепехнуться, чем чем-то большим.

Даже после дочери он оставался таким, хотя отношение у неё к нему слегка изменилось. Констанция была даже по своему благодарна Патрику за то, что он подарил ей такого ребёнка.

Другое дело Эви; она питала к нему тёплые чувства, сродни романтическим, однако Констанция никогда этот вопрос не поднимала, видя, как та расстраивается, стоит ей упомянуть об их отношениях.

— Это значит… этот парень…

— Твой отец, всё верно, — подытожила Констанция.

Фемия замолчала. Не на долго. Чего-чего, а её дочь была ещё той болтушкой.

— Он… быть не может… — буркнула она недовольно.

— Ну почему же, — улыбнулась тепло Констанция. — Вы характерами похоже. И манера говорить у вас похожая. Я, честно говоря, глядя на тебя, иногда вижу его прежнего.

— Этот… парень… придурок… мой отец? С ума сойти…

— О-о-о… он ещё и антигерой, хочу заметить. Но ты это и так поняла.

— Мой отец… мой ровесник… Знаешь, — Фемия подняла голову и посмотрела матери в лицо со слабой улыбкой, — я ожидала увидеть воина. А он скорее похож на злобного библиотекаря, который кидается книжками в людей.

Констанцию повеселило такое сравнение.

— Ну да, выглядит как злобный дрыщ-алхимик, — улыбнулась она. — Что есть, то есть. Однако это всего лишь на вид… — улыбка пропала с её лица. — Но он сильно изменился с последнего раза.

— Очень?

— Я… не скажу тебе, доча. Просто раньше он был куда более добрым и спокойным. По крайней мере от взгляда на него не становилось жутко. Я сомневаюсь, что он прежний бы стал делать подобное.