Джефф Уилер - Тайнознатицы Муирвуда

— Так вы уже знаете, — хрипло бросил он и, застонав от натуги, поднял тяжелую чурку на пень. Вырвал из пня топор, отступил на шаг назад. С искаженным яростью лицом Додд занес топор над головой и ударил, расколов чурбак надвое с треском таким громким, что в лесу проснулось эхо.

— Братьев больше нет, — бросил Додд, ставя на пень новую чурку. — Отец мертв. Матушка — вдова. А я… Я самый трусливый из всех мастонов, каких знал Коморос.

Воздух снова наполнился треском и стуком падающих поленьев.

— Нет, — сказала Майя. — Ты не трус.

Он устремил на нее взгляд пылающих гневом глаз; топор Додд сжимал так крепко, словно хотел его задушить.

— Нечего меня успокаивать. Я сам все понимаю. Я трус и дурак. Будь я мужчиной, я приказал бы Джону Тейту отрубить мне голову этим самым топором, а потом отослать ее к королевскому столу, как отослали этой фальшивой королеве голову моего отца. Я ненавижу твоего отца, Майя. Я ненавижу его больше всех на свете, если не считать себя самого.

На щеках у него ходили желваки.

— Надо было мне уехать из Муирвуда. Зачем я только здесь остался!

Он отбросил топор, и лезвие с шипением вошло в снег.

Майя понимала, что утешить Додда не в ее силах. В этот миг глаза ему застилала ярость, и сквозь ее пелену Майя, должно быть, казалась ему соучастницей отцовских преступлений.

— Ты не трус, Додлей Прайс, — гневно выпалила Сюзенна и решительно шагнула к нему; слезы текли у нее по лицу, оставляя за собой мокрые дорожки. — Ты никогда не хотел быть солдатом. Твои братья — хотели, ты — нет. Ты хотел стать альдермастоном. И я тебя за это уважала. Ты приехал в Муирвуд, потому что хотел учиться у лучшего альдермастона наших земель. У самого доброго, самого разумного человека во всем мире. Ты умеешь слышать Исток — я не знаю никого, кто умел бы это лучше тебя. Это я трусиха, Додд! Я бросила тебя потому, что мои родители боялись королевского гнева и потому не желали нашего брака!

Она уже всхлипывала, но упрямо продолжала говорить, не поддаваясь слезам.

— Ты самый добрый, самый мудрый, самый терпеливый человек из всех, кого я знаю. А я ушла, я бросила тебя… разочаровала тебя именно тогда, когда ты нуждался во мне больше всего, — она сглотнула. — Я трусиха, Додд. Но я заставлю себя быть храброй. Прости меня за то, что я тебя бросила. Я больше никогда тебя не брошу. Я люблю тебя, Додд!

Эта неожиданно пылкая речь поразила Майю до глубины души. Она не могла произнести ни слова и лишь завороженно смотрела на подругу. Лицо Додда между тем претерпевало самые решительные изменения — словно гусеница, превращающаяся в бабочку. Неверящим взглядом, широко распахнув глаза, смотрел он на Сюзенну. Губы его были приоткрыты, но он не мог выговорить ни слова.

Сюзенна шагнула к нему и ударила кулачками в грудь.

— Не молчи! — потребовала она, но лицо ее выдавало мучительную тревогу.

На глазах у Майи Додд схватил Сюзенну в объятия и пылко прижался губами к ее губам. Жадный, ненасытный поцелуй вызвал у Майи в душе всплеск зависти: они цеплялись друг за друга, словно потерянные души, обретшие свободу — свободу, которой она, Майя, никогда не узнает. Счастливая их счастьем, она тоже заплакала, но слезы почему-то несли с собой боль.

Рывком отстранившись от Сюзенны, Долл посмотрел ей в глаза и пальцами вытер слезы с ее щек.

— Это правда? — неверяще выдохнул он.

— Ну конечно, дуралей! — воскликнула Сюзенна, смеясь и плача одновременно. — И скажи, что я тебе тоже небезразлична. Или я сейчас взорвусь, или… поколочу тебя!

— Ты еще сомневаешься? — прерывающимся голосом спросил Додд. — Я любил и люблю тебя. Мое сердце всегда будет принадлежать тебе.

— Ну наконец-то! — рассмеялась Сюзенна, отбросила назад пышные золотые волосы и крепко, до боли обняла юношу.

Додд отстранился и испытующе, даже сурово вгляделся в ее лицо:

— А что твои родители? Отвергнешь ли ты меня вновь, если они того пожелают?

Сюзенна яростно мотнула головой и ответила ему умоляющим взглядом:

— Больше всего на свете я сожалею о том, что послушалась их в прошлый раз. Если придется, я нарушу их волю, однако, быть может, они смягчатся, увидев мои страдания. Я никогда больше не брошу тебя, поверь!

— Я не держу на тебя зла. Не будем больше говорить об этом.

С этими словами он вновь обнял девушку, прижался щекой к ее волосам, и влюбленные замерли в объятиях друг друга. Майя молчала, не сводя глаз с этой трогательной картины.

— Не уходи, — тихо попросила Сюзенна. — Если ты уйдешь, то погибнешь.

— Как прикажешь, госпожа моя, — он провел рукой по ее волосам. — Я собирался набраться храбрости и убить короля. Прости, Майя. В глубине души я не могу не думать, что он заслуживает смерти.

— Но не от твоей руки, — тихо ответила Майя.

Сюзенна прижалась щекой к груди юноши.

— В Духов день, — сказала она.

— Что? — переспросил Додд.

— Мы поженимся в Духов день.

Он снова отстранился и впился взглядом ей в лицо, словно она произнесла нечто небывалое.

— А как же твои родители?

Она кивнула:

— Я скажу им. В тот же день. И не отступлюсь, что бы они ни сказали, что бы ни сделали. Если король будет недоволен, я тоже останусь тут и потребую убежища. Осталось совсем немного, ведь скоро мы с Майей станем мастонами.

Она потянулась вверх и коснулась губами его губ.

— В Духов день.

Весна обрушилась нежданно, и Майе стало страшно. Еще вчера промерзшая земля твердела под ногами, а с кухонной стрехи скалились острозубые сосульки. Мир словно затаил дыхание в эту глухую зиму, но один несмелый вдох — и вот она, весна. Весной приедет отец. Сокровенная завеса по-прежнему закрыта, и альдермастон полагает, что Майя еще не готова к испытанию. Изо дня в день девушка мерила шагами аббатство, выходила на мыс, всматривалась в даль — не идет ли «Хольк»? Она скучала по бабушке и боялась за нее.

Голые ветви деревьев в Саду сидра покрылись белой пеленой — не снежной, цветочной. Это было очень красиво. Майя часто подолгу гуляла по аббатству в компании Сюзенны и Додда. Со дня трагедии эти двое стали близки как никогда, но охотно брали Майю с собой, встречая ее с теплотой и радушием. Было немного больно смотреть, как они, крепко взявшись за руки, бредут по яблоневому саду. Каково это было бы — вот так же пройтись с Кольером, прогуляться по аббатству бок о бок, держась за его руку. И все же Майя была рада за друзей, рада за то, что вся эта боль сумела породить нечто светлое.

Одним весенним днем они по обыкновению отправились на прогулку в Сад сидра. Под пение жаворонков и гуденье пчел Майя рассеянно разглядывала стены аббатства. Леса уже убрали, и только внутри еще продолжались работы. Шпили башен протыкали небо, грозя нанизать на себя пышнотелые хлопковые облака.