Джефф Уилер - Изгнанница Муирвуда

Майя с трудом встала на колени и сквозь разрывающую грудь боль попыталась дышать. Солдат было слишком много. Копыта били о землю в опасной близости от нее, одним лишь чудом не раздавив ей руки. Майя хватала ртом воздух и пыталась совладать с нахлынувшим ужасом.

Поднятая в воздух пыль ела глаза. Майя свернулась в комок, стараясь быть как можно меньше, но конские копыта по-прежнему были слишком близко. Ее затопчут. Рядом заскулил от боли Аргус.

Майя чувствовала, как, привлеченные страхом, стекаются к ней Бесчисленные, как жадно пожирают ее ужас. Их были сотни, нет, тысячи. Они были в лошадином безумии, в исходившем от солдат вожделении, в каждом клинке и каждой травинке вокруг, и не было конца и края их полчищам, нависшим над миром, как нависало звездное небо с серпом месяца у нее над головой. Майя чувствовала, как они тычутся ей в одежду, проникают под кожу, жадно стремясь завладеть ею, стать ее частью, проникнуть в каждый уголок ее души. Сердце Майи сжалось от ужаса, но тут на груди вспыхнул жаром кистрель.

Майя вскинула голову и призвала его силу.

Одним ударом она отбросила Бесчисленных прочь от себя, разметала их, словно листья, подхваченные ураганом. Отбросив режущую боль, она встала на ноги. Обхватив рукой живот, она подняла голову и посмотрела в глаза раненому командиру. Его ответный взгляд был исполнен ужаса. Она знала, что ее глаза светятся серебром, а значит, командир поймет: она взывает к кистрелю.

Один миг — и похоть погасла в нем, как гаснет брошенная в воду свеча. Отвага, ярость, удалое молодечество — все поглотили переплетенные серебряные жилы кистреля. Конь его в ужасе попятился, и командир, лишенный всего, что делало его мужчиной, сполз с седла и упал на дорогу, оставшись лежать вздрагивающей, мучимой ужасом кучей.

Солдаты тоже увидели ее глаза и поняли, кто перед ними.

— Клянусь Кровью! — вскричал кто-то.

— Убейте ее! Убейте!

Один из арбалетчиков все еще был жив. Он вскинул свое оружие и прицелился девушке в сердце. Майя ударила страхом, исторгла его из своей души и веером швырнула вокруг, как разлетаются во все стороны осколки стекла от разбитой бутылки. Осколки страха пронзили солдат. Арбалетчик заморгал, отбросил арбалет и пришпорил коня, торопясь скрыться. Майя ударила по лошадям, заставила их поверить, что на них сейчас бросятся львы. Не подчиняясь ни шпорам, ни поводьям, охваченные ужасом лошади во весь дух помчались прочь.

Майя стояла, словно маяк, истекающий светом — плечи расправлены, плащ бьется за плечами. В вышине рокотал гром. Ветры стекались к девушке, как послушные псы, а от Бесчисленных не осталось и следа. Они бежали прочь, скрываясь от ее гнева.

Аргус заскулил и попятился. Заметив это, Майя разорвала связь с кистрелем и почувствовала, как сила медленно оставляет ее. Привычное уже изнеможение медленно вступало в свои права. Лежащие на земле солдаты слабо шевелились, и кишон ходил между ними, добивая раненых.

Джон Тейт мрачно собрал свои топоры. Покончив с этим грязным делом, он молча поглядел на Майю и пошел туда, где все еще скулил от ужаса командир всадников. Ростом Джон был невелик, однако, стоя над поверженным врагом, он выглядел великаном.

— Не трожь чужих собак, — ровно, без выражения сказал он и занес топор. Майя отвернулась.

Той ночью на привале Майе вновь снилось прошлое. Сон был так ярок, что, даже проснувшись, она чувствовала себя так, словно ей только что рассказали о смерти Валравена. И даже годы не в силах были стереть из ее памяти слова, написанные канцлером для нее.

«Служи я Истоку хотя бы вполовину так самоотверженно, как служил вашему отцу, мне не пришлось бы бессильным стоять перед врагом.

Прощайте. До встречи в Идумее».

По обычаю короли и королевы избирали советника из числа мудрейших и опытнейших своих подданных. Существование Тайного совета было традицией, овеянной веками, зародившейся в годы исхода мастонов из старых земель. Председательствовал в этом совете канцлер, и потому, хотя сила и влияние Валравена не всегда были очевидны, его рука ощущалась во всем происходящем. Он был самым могущественным дохту-мондарцем в стране… но это не главное. Ведь в первую очередь он был верным защитником и другом Майи.

Воспоминания несли с собой боль.

Майя открыла глаза и огляделась, чтобы отбросить сон. Она лежала в тени упавшего дерева, обнаженные корни которого свивались и переплетались подобно лозам. Рядом, в зарослях папоротников, сидел с закрытыми глазами кишон. Неглубокое дыхание срывалось с его губ. Неподалеку журчал ручеек.

День уже почти достиг полудня, но сон не принес Майе отдыха. Стремясь оставить место резни как можно дальше, они шли всю ночь. Несколько раз они слышали в лесу звуки охотничьего рога. Сомнений больше не было: королевская армия объявила на них охоту. Отыскав подходящее укрытие в папоротниках под упавшим деревом, Джон Тейт пошел назад, чтобы спрятать их след и проложить новый, фальшивый. Охотник до сих пор не вернулся.

Тихо, чтобы не разбудить кишона, Майя потерла глаза. Аргус лежал рядом, положив голову на передние лапы. Майя потянулась погладить его: ей было жаль, что прошлой ночью она так напугала пса.

В кронах деревьев пели птицы, пляшущие в воздухе мошки создавали иллюзию покоя. Майя знала, что в лесу солдаты короля. Но ведь лес такой большой! Поди еще найди в этом лесу человека, который очень старается спрятаться!

Поглаживая Аргуса, Майя снова стала думать о Валравене. Воспоминания о канцлере были окрашены теплотой и печалью. Его действия — его жертва — привели к тому, что орден Дохту-Мондар был изгнан из страны. Валравен знал будущее. Он понимал, что все это очень плохо кончится.

С его смертью поползли слухи о пробуждении зла. Король призвал Валравена в Коморос, дабы судить за измену. Все понимали, что канцлер будет осужден и казнен, ибо король не простит ему предательства. Но по дороге в столицу Валравен заболел лихорадкой и умер, не достигнув цели своего путешествия. Его тело было помещено в костницу, над которой выстроили мавзолей. Поговаривали, что канцлера отравили, однако расследование этого не подтвердило. Он умер изменником, и его земли и богатства отошли короне. Прочие дохту-мондарцы под страхом смертной казни покинули страну в двухнедельный срок.

С их уходом начали твориться страшные вещи.

Пришла весть о том, что в самом сердце страны завелись дикие кабаны, которые стаей нападают на деревни и убивают детей. На борьбу с кабанами были отряжены охотники; охотники ничего не смогли поделать. В лесах свирепствовали волки. Многие яр-камни в отсутствие дохту-мондарцев не могли служить людям, и потому простолюдинам пришлось своими руками таскать воду и заготавливать дрова. Конечно, среди мастонов тоже были те, кто умел обращаться с яр-камнями, однако таких людей было значительно меньше, нежели дохту-мондарцев. Изнурительный труд озлоблял, и настроения в народе бродили самые мрачные.