Анастасия Соболевская - Корона двух королей

При этих словах Аэлис сморщилась, как изюм, что не оставляло возможности усомниться, что эти уроки не нашли отклика в её душе.

— В наших школах, — продолжал Лаэтан, — тоже есть возможность изучать эти языки. А ещё математику, астрономию, науку о камнях…

— Неужели?

— Отец говорит, что образование даёт человеку возможность мыслить шире. Конечно, в Кантамбрии полно тех, кто ограничивает себя примитивным трудом, но много и таких, кто ищет что-то большее. Например, наш придворный ювелир — сын обычного гончара и прачки, который жил в крошечной деревне у подножья Вороньего пика. Если бы дед не утвердил закон о школах, этот человек сейчас бы копал руду и днём, и ночью в кромешной темноте и умер бы там, зарабатывая гроши, а теперь ему служат и кланяются.

— В Паденброге тоже есть школы, — без гордости ответила Вечера, — но их мало. Осе тратит больше денег на строительство кирхи и содержание армии.

— И почему людям не живётся в мире друг с другом? — вздохнула Аэлис. — Неужели всем есть дело до того, во что верят окружающие? Вот мне лично всё равно, в каких богов верит вот та девушка, — она указала на торговку цветами, которая в тот момент продавала гортензии статному господину. — Или даже те, которые ездят верхом на волках…

— Ты о баладжерах, что грабят Вильхейм? — нахмурился Лаэтан, и в его голосе прозвучала нотка отвращения. — Они дикари и живут они в пещерах. Они вообще ни во что не верят, кроме наживы. Отец рассказывал о них — они бесчестная свора бандитов. Волки ночей, что с них взять? Они дерутся топорами и убивают солдат короля, чтобы украденную соль растащить по пещерам. Эти дикари живут в горах за Долиной королей в Псарне, наполовину состоящей из вонючих загонов, где они держат полуголодных и злющих волков. У них нет ни полей, ни скота. Не удивлюсь, если они жрут друг друга, когда не остаётся еды, или жрут своих лютов.

— В последний раз они напали на наш обоз ещё до моего возвращения в Паденброг, — подтвердила Вечера. — Солдатам удалось схватить одного, но он откусил себе язык до того, как они успели выяснить, где находится их логово, а без этого можно годами бродить по Диким горам и ничего не найти.

— А разве Согейр не устраивал засаду? — спросила Аэлис.

— Пытался когда-то, — ответила принцесса. — Но эти дикари всегда оказывались хитрее, и если и попадались, то заложник всегда откусывал себе язык и истекал кровью прежде, чем начинал говорить. Никто из королей не мог с ними совладать. Хотя при моём отце всё же наступил непродолжительный мир. При очередном нападении на Вильхейм кирасирам удалось взять в плен младшего сына Б'аджа и затолкать ему в рот кляп до того, как он откусил себе язык. Отец и Б'адж встретились в Ущелье теней и заключили мир. Отец дал ему на откуп три тележки, полные доверху солью, в обмен на обещание больше не нападать, и обещал давать такие телеги каждые два года. В противном же случае отец оставлял за собой право казнить сына Б'аджа. Жаль, он тогда ещё не знал, насколько этот мир окажется шаток.

— Почему? — спросила Аэлис.

— Потому что ровно через месяц Корвен, наш камергер, увидел, как этот мальчишка направил в горы почтового сокола с запиской. Отец устроил допрос, что содержалось в письме, но тот откусил себе язык, а в ту же полночь на Вильхейм напали. На одном из трупов кирасиров была найдена записка, где было написано, что сын освобождает отца от необходимости следовать обещанию. С тех пор Волки ночей продолжают нападать на крепость.

— Говорю же — дикари, — хмыкнул Лаэтан. — Они живут, чтобы убивать. Единственный способ прекратить вражду между ними и кирасирами — истребить всех до единого.

— Какой ты жестокий! — оскорблённо воскликнула Аэлис. — Разве так можно?

— Это единственный способ защиты.

— И нашу служанку ты бы тоже убил?

— Золотую Росу? — удивился Лаэтан.

— Её мать была баладжеркой. Послушать тебя, так тебе всех их перебить не жалко. Ты убил бы и её?

Лаэтан растерялся.

— Нет.

— Тогда почему ты говоришь, что всех баладжеров нужно убить? Это жестоко. Разве этому нас учил отец?

— Нет.

— Тебе должно быть стыдно.

Лаэтану уже было стыдно.

— Золотая Роса очень хорошая девочка. Тихая, милая. Скучает по матери. А ты — «перебить всех баладжеров».

— Но они же бандиты! — Юноша попытался отстоять свои убеждения. — Наглые разбойники!

— А мы? Кем были наши войска, когда грабили Скорпионью нору, когда Кантамбрией правил прадед и расширял свои земли на западе? Его солдаты точно так же нападали на дома, грабили и убивали. Увозили сокровища в Альгарду. Они разве не были бандитами в глазах жителей города?

— Я не знаю, — потупил глаза Лаэтан.

— А как выглядела наша армия, когда насильно забирала подати с рынков Аквамариновой бухты? Они налетали на рынки и устраивали погромы, будто нельзя было обойтись без жертв. Кантамбрийцы до того, как на престол южных земель сел дедушка, были настоящими дикарями! Призывать к убийству целого народа — вот настоящая дикость.

— Побывала бы ты в Соляной башне — заговорила бы иначе, — обиженно пробурчал Лаэтан.

— Баладжеры, между прочим, нападают только на воинов, — упрямилась девочка. — Если они дикари, почему они не грабят деревни близ Вильхейма? Почему? Там живут безоружные люди, только ремесленники и пастухи. Милое дело — грабь и забирай урожай, но баладжеры нападают только на Вильхейм, где у каждого солдата есть заточенный ксифос. Ты не находишь это странным? Не находишь? А я нахожу. Золотая Роса говорит, что баладжер никогда не проливает кровь незаслуженно. Они поклоняются Саттелит, как эллари, а это значит, что за невинную жертву, на чьих руках нет крови, они будут обязаны отплатить равноценно. Ложный король истребил целый город, убил безоружных, убил монахов, но ты хотя бы раз слышал, чтобы баладжеры совершили что-то подобное? Нет, они нападают только на тех, кто может защититься. Да, они нападают на башню, да, увозят запасы соли, но за всё время они не убили ни одного слуги. И ты зовёшь их дикарями?

Лаэтан и Вечера поджали губы и не ответили.

Когда солнце спустилось за горизонт, все Королевские кирасиры, близко знавшие жениха, пьяной гурьбой заспешили в город. Сам сын легата не хотел идти в Миртовый дом, но двум кирасирам, невзирая на его попытки улизнуть, всё же удалось надеть ему на голову венок из цветущих плюмерий, а затем усадить на стул и понести в приют любви на плечах, подобно рабам, несущим эвдонского постула.

— Ну зачем вы меня сюда притащили? — сердился Альвгред, отбиваясь от ласковых рук миртовых птичек, которые начали стягивать с него кирасу, едва его стул опустился на мозаичный пол огромной гостиной. Глядя на сочных красавиц, единственной одеждой которых были густые нитки разноцветных бус и шёлковая полоска ткани на бёдрах, Альвгред чувствовал себя ужасно виноватым за то, что молодая кровь его уже бурлила желанием поскорее увидеть, какая красота спрятана под ними. Он злился на собственную похоть, но успокаивал себя мыслью, что совсем скоро в его постели окажется самая желанная девушка в Ангеноре, а пока… пока. И всё же он никак не мог отделаться от липких лап совести.