Анастасия Соболевская - Корона двух королей

Альвгред взял лицо Вечеры в ладони и запечатлел на её губах нежный поцелуй. Затем отстранился и тронул пальцем любимые губы.

— Ты моя жена, — улыбнулся он.

— Ты мой муж, — ответила она.

И Ноэ объявил их брак состоявшимся. Молодожёны взялись за руки, встали и обернулись к народу.

Когда начался свадебный пир, столы для которого были выставлены во внутреннем дворе Туренсворда, вино полилось рекой. Званые гости чинно сидели на своих местах в порядке приближённости к королевской семье и вкушали различные блюда, приготовленные легионом поваров. Некоторые придворные дамы позволили себе неуместно шутить, что половину угощений своими руками пекла Леди-служанка, и выражали свое восхищение её умением стряпать, намекая на то, что её место на кухне, среди слуг. Нила слышала их обидные слова.

— Да, я умею готовить, — ответила она, с достоинством глядя на язвительных дам. — Умею стирать, убирать. Могу усмирить коня и пришить заплатку. Могу вбить гвоздь и наколоть дрова. Могу найти съедобные ягоды в лесу, подстрелить дичь и остановить кровь. Я нигде не пропаду без мужа, а вы? Что вы держали в руках тяжелее пудреницы?

Во главе стола сидели новобрачные и принимали подарки. Сама церемония длилось уже более часа, и все дары уносили в специальную комнату у опочивальни супругов. Новые мечи с узорами по лезвию в бриллиантовых ножнах для Альвгреда от графа Старого двора, тяжёлые ковры, книги, украшенные самоцветами, от графа Полулунной башни, платки с вышивкой, новое военное обмундирование с сапфирами для быка из Ревущего холма, туфли и сапоги с гербом Стрельцовых башен на подошвах. Граф Монтонари преподнёс Вечере три зелёных кушака со сложной вышивкой серебром и золотом, а Альвгреду — новую кирасу и щит, по ободку которого шла надпись: «Альвгреду, сыну Согейра, касарийскому и ангенорскому кронпринцу», а в конце красовалось крошечное клеймо в виде хвостатой морской богини в качестве подписи. Граф Элбот подарил супругам двух чистокровных эвдонских скакунов, а Оллан и Ванора Ферро — пергамент с дарственной на резиденцию на берегу залива в Мраморной долине неподалеку от их родового замка.

— Замок Бреслен принадлежал нашей семье несколько веков, — расхваливал свой щедрый подарок практичный глава семьи Ферро. — Он просторен и уютен. В нём восемнадцать спален с мебелью из красного дерева и тринадцать гостиных, а стены снаружи отделаны красным камнем, привезённым из Перевёртышей. Из его окон видны эвдонские острова.

Вечера нервничала и как будто кого-то ждала — она всё время посматривала по сторонам и вздрагивала каждый раз, когда кто-то из слуг появлялся из-за угла.

— В чём дело? — спросил Альвгред, нежно взяв её за руку. — Ты будто вся дрожишь.

— Ни в чём.

— Ты ждёшь кого-то?

— Самый важный подарок.

Когда настала очередь касарийского самрата, Тонгейр небрежно махнул слуге, и тот с угодливой торопливостью вынул из сундука свёрток. Он бережно, будто это был ребёнок, положил его на стол для подарков и развернул ткань. Изумлённый Альвгред привстал, не поверив своим глазам. На серой грубой ткани лежал ксифос длиною не менее двух с половиной локтей. Его изогнутое золотистое лезвие по всей длине украшали мелкие узоры, а на эфесе сверкали рубины. Легендарный касарийский клинок вспыхнул на солнце слепящим золотом и будто просился поскорее оказаться в руках. Клинок, который не затупить, не сломать, — самое изящное оружие, которое когда-либо представлялось взору солдата.

— У нас не принято дарить ни шелка, ни украшения, — произнёс самрат, гордый филигранной работой своего кузнеца, — на праздники мы дарим оружие. Этот меч был выкован в печах Касарии и закалён в жерле Китореса. Он ещё не видел крови, но был рождён убивать. Надеюсь, ты утолишь его жажду. Только обещай, что не осквернишь его в учебном бою. Этот меч достоин только настоящей драки.

— Клянусь, — пообещал Альвгред и приложил к груди руку.

— Ты? — Косматая бровь самрата вопросительно изогнулась. — Этот меч для неё, — он указал подбородком на Вечеру, — для Алмазного Эдельвейса.

Вечера, как заворожённая, глядела на клинок, и его свет отражался в её зрачках. Широкая улыбка заиграла на её губах. Она повернулась к Тонгейру и благодарно поклонилась.

Во время свадебного пира касарийские воины вели себя как свиньи. Стол им выделили отдельный, и оттуда доносилась отборная брань, которую в Паденброге можно было услышать разве что в тавернах Нижнего города. И среди всего этого мрака сидела худенькая Меганира и смиренно сносила все толчки.

Вечера покачала головой.

— Разве так можно? — шепнула она мужу. — Это же их сардари.

И Альвгред разделил её возмущение.

— Тонгейр сам приказал выделить ей место именно там, — прошептал он в ответ, косясь на сидящего рядом самрата, — для касарийцев жёны такой же скот, как козы и свиньи. Хотя, наверное, с ними и то обращаются с большим почтением. А с Меганирой, говорят, он поступает так потому, что она не смогла подарить ему сына. У них только две дочери, а все мальчики рождались мёртвыми или полумёртвыми. Я слышал, как Тонгейр обмолвился об этом отцу.

Невеста через Данку предложила жене самрата пересесть за их стол под предлогом беседы, но Тонгейр одёрнул служанку и прогнал, сказав, что эта женщина сядет за один с ним стол, только когда он этого пожелает.

— Бедняжка, — сжала губы Вечера и приказала музыкантам играть громче, чтобы перебить брань, доносящуюся со стороны касарийских гостей.

Пока выступали певцы, Вечера глаз не сводила с придворных. Больше всего недоверия у неё вызывал самрат и его свита.

Альвгред держался с дедом немного холодно, но не до такой степени, чтобы показаться небрежным. Тонгейр ему не нравился, и Альвгреду было трудно это скрывать. Он не понимал его шуток, и ему претило, что самрату нельзя говорить то, что думаешь. Он был на треть ангенорцем и не привык лебезить перед кем-то. Дед бросал на него свирепые взгляды, но они юношу не пугали. Когда самрат завёл разговор об охоте и Альвгред поддержал его, Вечеру едва не стошнило от описываемых касарийцем подробностей свежевания туши.

— Что это с ней? — спросил Тонгейр, залпом осушив кубок вина. — Она дрожит, как напуганная лань. Быть может, я зря подарил ей клинок?

— Ничего. — Она жестом попросила слугу налить ей вина. — С гор дует холодный ветер — вы не находите?

Тонгейр повёл бровью.

— Побывала бы ты в Касарии, девочка. У Кривого рога зимой люди выходят на улицу только с факелами, потому что мороз превращает в лёд всё, и даже воздух. Зимняя Касария — страна лютого холода. Кости там промерзают насквозь. А этот ваш горный ветер — чушь собачья.

— Поэтому вы даже здесь ходите в шкуре? Промёрзли до костей?