Елена Свительская - Моя пятнадцатая сказка [СИ]

Той ночью страшная началась гроза. Лютовал дракон-господин, за хвост и лапы кусая наглого младшего сына. Только отлучился ненадолго — морского царя, брата сводного и старшего повидать — а дома такое произошло! Свой редкий дар, половину чудесной его силы в проклятии глупый сын какому-то мерзкому человеку отдал! Что за глупейший юнец! А так гордился отец, что его сыну — только одному из его сыновей, хотя бы одному в роду — достался пророческий дар! И выл, и вырываться пытался отчаянно молодой господин реки, сегодня с почти всею оборванною гривой. Но напрасно: отец был сильнее его.

А мерзкого человека отец его и господин убить уже не мог. Хотя, признаться надо, пытался. Страшные разрушения начались в городе от той грозы, людей много жилищ лишились, погибли под обломками. А поместья Хон Гуна буря так и не коснулась. Разумеется, люди шептались о том поутру. Которые выжили. Что, мол, жутким каким чудовищем стал Ен Ниан, что даже буря и гнев бога реки и дождя его не берет! Что даже дракон старый могущественный с ним не совладал! И, как ни странно, в этом не промахнулись злые языки. Люди иногда бывают страшно догадливыми. Хотя не сразу и не всегда уж и разберешься, где они соврали, а где — были правы.

Но, впрочем, на день второй, когда часть жилищ уже поправили хоть сколько-то, калек поддержали, раненных успокоили, по мере сил и наличия друзей и родственников, к похоронам подготовились, тогда люди вдруг узнали, что разрушения дом Хон Гуна так и не обошли. Что и там готовятся к похоронам: слегла от болезни внезапной старшая госпожа чиновника. Скончалась ночью, в грозу. И служанки, попрятавшиеся, плачущие, не успели, не заметили, лекаря не привели. Да и кто бы пришел к ней?..

Просто матери сердце не выдержало, когда услышала, что сын ее любимый и драгоценный взял и ссильничал свою сестру, сам шрам новый нанес старшей своей сестре, который с ее памяти и репутации ничто уже не сотрет! Да, впрочем, такой шрам не сотрется и из памяти людей. Все будут говорить о ней, как о матери Ен Ниана. Того самого Ен Ниана! Она хотела, чтобы долгою была его жизнь и вечною — слава, но разве мать хотела для сына жизни такой и славы такой?! О, как она будет теперь смотреть в глаза людей?! Даже если из поместья больше не выйдет, то даже слуги и рабы будут на нее смотреть с омерзением, как на родившую и взрастившую его! Того самого Ен Ниана! Страшного сына Поднебесной!

И, достав шкатулку из-под пола, с ядовитым порошком, который когда-то подсыпала сопернице, размешала его в чаше вина весь — и выпила сразу весь, большим глотком. И вмиг страдания ее оборвались.

Просто Хон Гун, который ее первым нашел, умолчал, что добровольно из жизни ушла старшая его жена. И так уже память о старшей госпоже сложно было хуже запятнать. Да и… он все же пытался поверить, что хотя бы этого Ен Ниан не делал. Да и… пожалел сына своего несчастный господин. Сослался, что мать его умерла по болезни. Чтобы он хотя бы в ее смерти виновным себя не считал. А что в грозу и одна — просто так совпало. Не все всегда счастливо совпадает в жизни людей.

Но Ен Ниан узнал обо всем. Только лишь подумал, что какое горе, что матушка внезапно умерла, да еще и не сказала никому о своей болезни — и сразу будто распахнулось пространство. Увидел он, как она достает тот флакон из шкатулки из-под пола. Как разводит бурый порошок в чаше вина. Как плачет, осушая чашу всю, до дна. Как отец его вбегает, падает на колени возле нее, вытирает слезы ее — последние из ее слез — дрожащей рукой.

И понял несчастный молодой мужчина, что не сбежать ему от проклятия молодого дракона. Он все всегда будет знать. Кроме своего будущего. Он видеть будет все или многое — насколько позволят боги, да и, вроде, только пол дара дракон ему отдал. Он видеть будет все, но остановить будет не в силах. И что уж тут поделаешь?.. Сам виноват. Привык сам всем хамить. Вот и нахамил вспыльчивому дракону, оскорбил речного бога.

Но отец ли поверил?.. Ох, а если и отец подумал, что он… что он тоже мог?.. Сам… ее!

Только подумал — и увидел другую картину:

— Да не мог он! Не мог! — говорил отец верному своему старому слуге и сыну его молодому, охраннику, — Он, конечно, глупый мальчишка, но сестру же свою не мог?.. остановился помрачневший — и уныло слуги смотрели за ним, те немногие, которым решился открыть господин свое сердце, — Да вы бы видели ее лицо! Она такая счастливая была вчера, когда он принес ее! Говорила, что он не позволил ей на коленях у реки долго стоять, на своих руках весь путь от реки до города донес. И до поместья нашего весь путь пронес ее на руках. Радовалась, глупышка, что он ее сестрою назвал! — и вздохнул отчаянно, — И совсем не думала, глупая, что теперь люди о ней говорят!

— Ужели совесть наконец-то проснулась в нем? — улыбнулся растерянно старый слуга.

И померкло все. И он снова сидел в своих покоях один. Никому не нужный. Хотя отец поверил ему. Отец ему поверил! И в слезах упал на колени молодой господин, вознося благодарность богам. Хотя б отец его не подозревал его! Хотя бы в одной единственной мерзости!

Тут тихо отворились двери. Зашуршали подвески в проходе. Ткань шелковых одежд зашелестела.

— Я принесла вам чая, молодой господин. И сладостей немного.

Он резко повернулся, впился глазами в ее смущенное лицо, в улыбку на тонких устах, с морщинкою рядом у рта. И во взгляде одного единственного глаза ее тепла было больше, чем у всех людей города! Точнее, тепла хватало у всех, но он слишком низко опустился в людских глазах, чтобы кто-то по доброй воле хотел согреть его. Чтобы кто-то мог согреть его. Но она могла. Терпения и доброты у нее было как у богини.

— А ты могла бы… — голос его дрогнул, — Могла б хоть раз… назвать меня братом, молодая госпожа?

— Конечно, — Кэ У приветливо улыбнулась.

И опустила поднос на стол. И к нему подошла, шелестя платьем. И на колени у него опустившись, обняла за плечи.

— Держись, брат мой! — сказала, рукою робко по голове погладила, в первый раз в жизни, как ни гладила никогда в детстве, как ни позволил он ей ни разу к ней прикоснуться в детстве, — Люди много всего говорят. Поговорят — и перестанут. А если ты будешь ходить сгорбившись, если похороны пропустишь, здесь отсидясь, то отцу придется быть крепким вдвойне. Не хорошо его одного оставлять, правда? — в глаза ему заглянула, глазом единственным своим, несказанно теплым, — Но я верю, что брат мой — сильный мужчина. Что он выйдет из покоев — и отца поддержит, поможет ношу его разделить.

— Помогу! — пообещал пылко он. И вдруг пылко обнял ее, — О, почему люди не знают, как красива моя сестра?!

Так иногда несчастья лишь помогают открыть глаза слепым. И только несчастья иногда сердца открывают от одного человека к другим.