Елена Свительская - Моя пятнадцатая сказка [СИ]

Постепенно жизнь и молодость брали свое. Тело стало чуть сильнее, боли притупились, заключенный даже начал сам справлять нужду. Когда-то это дело казалось ему обыденным и не стоящим особого внимания, но тут он был несказанно рад, когда впервые сам, сам, доковылял до унитаза…

Однажды он приподнял одежду. И когда увидел свое тело, то ему стало не по себе. Он-то помнил, каким стройным, мускулистым был — не зря ж столько парился в тренажерном зале, особенно, после случайного знакомства с той симпатичной сексапильной блондинкой… А тут… Он просто представить не мог, что надо было сделать с этим здоровым молодым телом, чтоб оно было похоже на одну почти сплошную едва начавшую заживать рану?! Смутно как-то всплыло воспоминание о белых кроссовках в красных пятнах, взлетевших над ним, да отблеск на лезвии складного ножа… Больше он ничего не помнил. Совсем ничего. Казалось, что все прошлое сгорело дотла. Ни единого воспоминания. Он даже забыл собственное имя. Кто он? Что он делал раньше? Что случилось с этим телом, отчего у него такой жуткий вид? Ему ничего не говорили, а он почему-то боялся спросить.

Какое-то время заключенный угрюмо молчал. Лежал, отвернувшись к мрачной серой стене. Или ел, когда приносили еду. Еда была обычно невкусная, но иногда у нее был совершенно иной вкус. Охранник в те дни ухмылялся и говорил о какой-то девчонке, принесшей еду, что, мол, у девчонки такая фигурка, ммм… Мужчина как-то вздрогнул и уточнил, не блондинка ли? На что получил ответ: у носившей ему еду были русые волосы.

— Эта фифа такая гордая и неприступная! — возмутился охранник, — Как ты ее подцепил, ума ни приложу! Я раз попробовал приобнять ее за плечи. Так на меня посмотрела! До сих пор жутко! Ваще, такой жуткий затравленный взгляд, словно я стою над ней с занесенной окровавленной бензопилой. А потом вместе с ней стал таскаться тот журналист. Сволочь! — парень не сдержался и мрачно сплюнул на пол, — Он грозился, что засудит меня за сексуальные домогательства. Я-то только девку приобнял! Только познакомиться хотел! — усталый вздох, — Вот работа осточертелая! Каждый день вижу пресные мужские физиономии. И ни одной бабы в штате. Ни одной! Все бабы-полицейские лезут в расследования и перестрелки, то грязь на дорогах разбирают, то за бандитами бегают. Ну, никакой жизни! Ты че вылупился на меня? Жри, давай! Мне еще пол этажа с народом некормленым. И все сами жрут, нормально, а с тобой, гадом замороженным, постоянно возиться надо.

— Ты за что это? — недоуменно спросил мужчина.

— А что, мне цацкаться с тобой, что ли? — проворчал охранник, — Раз сюда загремел, значит, за дело. И цацкаться с тобой никто не будет. Тем более, — он наклонился, чтобы забрать наполовину опустошенную тарелку с ложкой, и быстро отступил, — Что тут не рады, что ты выжил. Говорят, сам мэр на тебя окрысился. Еще пуще, чем на своих конкурентов. Чем ты его так допек, не пойму? Ну, че вылупился на меня? Че вылупился? Блин, я рехнусь из-за тебя когда-нибудь! Только и делаешь, что смотришь на меня своими пустыми глазами. У тебя там в голове осталось что-нибудь? Ты хоть иногда думаешь? А то так смотришь, что мне порой не по себе. Вроде ты тут сидишь, но еще и не тут.

— Слушай… — тихо произнес заключенный.

— Слушаю, — мрачно сказал охранник. Чуть погодя, сердито добавил: — Ну, че тебе?

— А как меня зовут?

Парень отшатнулся от него. И ушел. Молча. Словно он был каким-то грязным или заразным. Мужчина долго смотрел на стену своими серыми глазами. Потом как-то опустил взгляд из-за резкой боли в ноге. И заметил на полу какой-то длинный и узкий предмет. Со стоном спустился с кровати, наклонился, поднял. Еле-еле сумел распрямиться. До вечера сидел, крутил непонятный предмет в руках и пытался вспомнить, что это такое. Голова гудела.

Утром, проснувшись, вспомнил-таки наконец: это была ручка! Шариковая ручка или гелевая… он не мог вспомнить, в чем различие между ними. Но смутно вспомнил, для чего эти вещи используют. После скудного завтрака решился. И долго, упорно, рисовал на стене. Рука то и дело уставала, отзывалась зудящей болью. Заключенный тогда отдыхал немного. И опять рисовал.

Просто было очень сложно сидеть и молчать, ничего не думать. Одному в пустой комнате. Пожалуй, даже хамоватый охранник не раздражал его, а даже развлекал. И сам тот развлекался, выпуская злость в резких словах на того, кто не мог ответить.

Мужчина долго думал, почему он оказался в этой комнате и почему с ним так разговаривают, почему никто кроме этого парня к нему не приходит? Может, и в правду, заслужил? Но что он сделал? Когда пытался вспомнить, то голова гудела. Или ему вспоминался окруживший его огонь. Огонь, который сжег все. Что именно пропало, так и не смог вспомнить. Сначала это не напрягало, а потом стало уже как-то не по себе.

А тут эта ручка. И он увлеченно рисовал. На силуэт черной жидкости хватило. А вот полностью закрасить фигуру не удалось. Это был какой-то странный зверь. Кажется, лев. С человеческой головой. Головой женщины в каком-то странном головном уборе. Зверя почему-то хотелось закрасить черным. Но черная жидкость в ручке слишком быстро закончилась. Однако комната преобразилась. Стала как-то уютнее, что ли. Он немного полежал на боку, разглядывая свой труд. Потом пришел охранник с обедом. Присвистнул.

— Нехило так, — сказал, — Но, скорее всего, его смоют. Не по правилам. Откуда ты вообще взял краску? А, стой, ты спер мою ручку?! Я все никак кроссворд не могу разгадать, а там за разгадку деньги можно получить!

— Она упала. Сама, — огрызнулся слабо заключенный.

— Сама-а-а?.. — ядовито протянул парень, — Да ты…

В какой-то миг мужчине привиделась толпа странно одетых людей, бегущих на него. Кажется, они хотели его убить. Но он просто стоял и смотрел на них. Просто смотрел, а они испугались. Он вдруг ярко ощутил это злое и усталое спокойствие, упрямство внутри себя. Как-то так посмотрел на охранника, что тот отшатнулся.

— Я из-за тебя не то что ручку, но штаны или рассудок потеряю! — проворчал полицейский и поспешно ушел.

Про ручку забыл. И обед отдать забыл. Заключенный какое-то время молча сидел, смотря на пустую стену. Потом поднял ручку и стал крутить ее между пальцев. Стало как-то веселее, что ли. Хоть какое-то развлечение. А потом придумал потыкать кончиком стержня в краску. И позже с увлечением скрипел, царапая стену. Зверь, правда, должен был быть черным — откуда-то пришла такая твердая уверенность, но, в принципе, так стало красивее, когда таинственный зверь получил шерсть, а женское лицо отчетливо выступило на стене. Есть хотелось. Сильно. И ужин так и не получил. Устало заснул и забылся, закрутился в ярком сне.

Он стоял на пороге. Из-за приоткрытой двери лился нежный свет. Но уходить в неизведанное и заманчивое одному не хотелось. Обернулся. Девушка в белой одежде грустно улыбалась. Тускло мерцало тяжелое широкое ожерелье из золота и каких-то голубых камней с черными прожилками. И, казалось, огнем пылала золотая птица, обхватившая ее голову. Длинные черные волосы были заплетены в множество тонких косичек.