Элеонора Раткевич - Ларе-и-т`аэ

– Ну, а когда турнир закончился, и никто ни на кого войной не двинулся… – Лерметт хрустнул пальцами. – Если бы война всетаки состоялась, я бы ничего не смог. А раз удалось покончить миром, можно и за дело приниматься.

Вот оно. Наконецто.

Арьен весь обратился в слух.

– Если вдуматься, мне просто посчастливилось, – задумчиво, словно припоминая чтото, произнес Лерметт. – Я и вообще везучий.

Темные круги вокруг глаз. И сами глаза – усталые, почти без блеска. Нервное похрустывание пальцев – год назад его и в помине не было. Везучий. Нет, ну кто бы говорил!

– С нынешним великим аргином у нас еще в первый мой приезд отношения наладились на диво спокойные. Он и вообще спокойный такой человек… для степняка, конечно. То, что именно его избрали – верх удачи. Не знаю, что бы я стал делать, окажись на его месте кто другой.

Что ж, будем считать это удачей. Тебе виднее.

– Мне и с ним нелегко придется, – вздохнул Лерметт. – А ведь именно он, Аннехара, меня на мысль и натолкнул.

Он помолчал немного.

– Я тогда еще не до конца понял, что это значит. Уж не знаю, чем я Аннехаре по душе пришелся… сопляк сопляком, ничего особенного. Но както он сразу меня под свое стремя поставил – ну, так в степи говорят, если…

– Если ктото считает своим долгом объяснить тебе, как устроено мироздание и зачем ты в нем, и объясняет до тех пор, пока ты облысеешь, как папаша Госс, – невинно вставил Арьен.

Лерметт расхохотался.

– Похоже, – признал он. – Аннехаре тогда лет сорок пять было. Почему он вдруг решил, что учить заречного щенка умуразуму станет именно он, для меня загадка – ну, да меня ленивый разве учить не примется. Он мне тогда много всякого рассказывал – про жизнь в степи, про обычаи, про свою молодость. И среди прочего припомнил, как женился в первый раз. Наверное, потому, что он тогда хорошо если на год был меня старше. Всегда приятно сказать юнцу: «А вот мы в твои годы»… Так вот, он в мои годы собирал невесте цветы на свадебный пояс. Амару он собирал, понимаешь?

– Нет, – честно признался Эннеари.

– В дальней степи, – уточнил Лерметт.

– Все равно не понимаю.

– Верно, ты же там не был, – кивнул Лерметт. – Хотя все равно в голове не укладывается, чтобы эльф – и вдруг чтото про цветы и травы не знал. Аннехара, между прочим, тоже не понял – а ведь он там всю жизнь прожил. Понимаешь, я ведь побывал в дальней степи – и в ней нет ни единого цветочка амары. И в срединной тоже. Вот возле реки, в ближней степи, амары этой полнымполно, вся земля в черножелтую полоску, аж в глазах рябит. А в дальней – ну хоть бы один стебелек.

Эннеари напрягся. Теперь он понимал, куда клонит его друг. Если какаято травка мирно росла себе из года в год на одном и том же месте и вдруг оттуда исчезла, это чтонибудь да значит. А если травка эта сохранилась только возле реки…

– Эта твоя амара, – спросил он голосом ломким и прозрачным, – ей очень вода нужна?

Лерметт невесело усмехнулся.

– Из всех степных трав, сколько их есть на этом свете, амара – самая влаголюбивая, – подчеркнуто произнес он.

– Давно она исчезла из дальней степи? – отрывисто спросил Эннеари.

– Точно не скажу, но за последние лет пятнадцать могу поручиться, – незамедлительно ответил Лерметт.

– Может, всетаки… – Эннеари призадумался.

– Я тоже надеялся, что «всетаки», – сухо фыркнул Лерметт. – А чтобы удостовериться, съездил к морю. Вот как только турнир окончился, сразу же и поехал.

– А море тут при чем? – удивился Эннеари.

– В рыболовных портах побывал, – продолжал Лерметт как ни в чем не бывало. – На улов посмотрел, с рыбаками поговорил, легенд наслушался, архивы поворошил. Коегде в ратушах замечательно полные архивы попадаются. Ну, все и встало на свои места.

Он задумчиво тронул корону, и она закачалась на подлокотнике.

– Ты спрашивал, при чем здесь море? – вздохнул он. – Какое отношение имеет улов трески и тунца к степным цветочкам?

Нет, Эннеари уже не спрашивал – ибо начинал понимать. У него спина захолодела от ужаса.

– Меняются морские течения, – очень обыденно пояснил Лерметт. – Это бывает. Очень редко, правда, даже по вашим меркам редко, но всетаки бывает. Там, где раньше было течение, теперь ничего нет. А с течением меняется и ветер. Прежние ветры уже не приносят в степь достаточно воды, чтобы там цвела амара. Да и самих прежних ветров почитай, что уже нет.

– Засуха, – деревянными губами еле выговорил Эннеари.

Лерметт кивнул.

– И какая! Не на годы – на века. Я когда все воедино свел, мигом помчался в Арамейль.

Так вот оно что!

– Понимаю, – тихо сказал Арьен. – Гномы в степи бывают страшно редко, да и кто бы им стал про цветочки рассказывать. Ничего бы они не заметили. Да и моря они не любят. Нас в степи и подавно с незапамятных времен не видывали. А сами степняки наверняка заметили – но вот понять, что на сей раз засуха пришла не просто надолго, а… словом, некому разобраться было. Понимаю. Такое наблюдение стоит цепи почетного доктора Арамейля.

– Такое наблюдение ничего не стоит, – свирепо отрезал Лерметт. – В Арамейле, знаешь ли, тоже не дураки сидят. Но там решили, что раз уж у нас еще есть в запасе около тридцати лет, я вполне могу успеть… если постараюсь, ясное дело. И если очень повезет.

– Успеть – что? – оторопел Эннеари.

– Остановить засуху, конечно, – прежним будничным тоном отозвался Лерметт. – Арьен, поверь, у нас нет другого выхода – просто нет. И у вас тоже. Затем я тебя и хотел позвать.

– Тогда объясни подробнее, – взмолился Эннеари. – Ты об этом не первый год размышляешь, но для менято все это внове. У степняков, и точно, нет выхода – но у васто почему его нет? И уж тем более у нас?

– Что правда, то правда, – язвительно откликнулся Лерметт. – Долины эльфов никакой суховей не коснется. О Пограничные Горы любой ветер разбивается. А ты головой подумай, Арьен! Шесть веков тому назад на государства Заречья степь погнала засуха – которая длилась, между прочим, всего четыре года. Года, Арьен, а не века! Но ей этого хватило, чтобы изглодать степняков до костей. Черта с два лучник Илнет сумел бы закончить войну, не прекратись засуха. Победа там или не победа – степняки продолжала бы двигаться за реку. Пока не полегли бы все до единого – или пока от нас бы никого не осталось.

Он на мгновение примолк, переводя дыхание.

– А сейчас нашествие повторится – в таком жутком виде, что тогдашний завоеватель от ужаса взвоет в своей могиле. Все эти века степь воевала с нами почти понарошку, традиции ради. Через двадцать лет дело пойдет всерьез. Жизнь – это ведь очень даже всерьез, правда? Вся степь, вся до последнего человека, Арьен, до последнего младенца… и я даже думать не хочу, что останется от Восьми Королевств. В любом случае того, что останется, хватит ненадолго.