Тэд Уильямс - Восстание теней [Восхождение тени] [Shadowrise ru]

И всё же, что было поделать? Многие из предыдущих автарков Ксиса были слегка не в своем уме, по крайней мере по сравнению с обычными людьми. Начинали сказываться поколения близкородственных союзов, не говоря уж о том, что даже сильнейшие и разумнейшие мужи не всегда могли справиться с искушениями абсолютной власти. Слова одного чиновника, пережившего правление Васписа Тёмного, — о том, что быть приближённым к автарку так же опасно, как спать рядом с голодным львом, — вошли в поговорку. Но Сулепис, казалось, отличался даже от самых свирепых своих предшественников. Всё в действиях автарка говорило о грандиозности его замыслов, но уразуметь значение этих действий было решительно невозможно.

Вэш хлопнул в ладоши и встал, позволяя утреннему халату соскользнуть со старого дряхлого тела. Юные слуги поспешили к нему, чтобы одеть: на миленьких личиках было написано крайнее сосредоточение, будто бы тот, к кому они собирались прикоснуться, являл собою величайшее сокровище. В каком-то смысле так оно и было, ибо власть первого министра включала право убить слуг, если они поранят его или вызовут неудовольствие. Не то чтобы Вэш и вправду когда-нибудь убил кого-то, кто его рассердил. Это было не в его привычках. Лет десять тому назад он даже нарочно стал повсюду искать мальчиков с характером, слуг, которые бы дразнили его, а то и притворялись иногда непослушными — умных, шаловливых, обольстительных мальчиков. Но когда ему перевалило за восемьдесят, Вэш стал куда как менее терпелив. Ему надоело прежде развлекающее, а ныне изматывающее занятие — муштровать подобных слуг. Теперь он задавал каждому новому рабу всего по два-три удара плетью для острастки, и если они не выказывали молчаливого смирения, каковое министр теперь предпочитал в рабах, — просто передавал их кому-нибудь вроде Пангиссира или нынешнего регента автарка в Ксисе, Музирена Чаха — кому-нибудь, кто обожал ломать непокорных и не испытывал раскаяния, причиняя боль.

“Я видел слишком много боли”, - внезапно осознал Вэш. — “Она перестала забавлять меня и даже приводить в трепет. Теперь она кажется мне тем, чего следует избегать.”

Пиниммон Вэш притворился, будто случайно столкнулся с Пангиссиром на палубе перед огромной каютой автарка. Грузный священник с помощником, похоже, только что открыли алтарь Нушаша.

— Доброе утро, мой старый друг, — приветствовал жреца Пиниммон Вэш. — Видели ли вы сегодня Сиятельнейшего? Здоров ли он?

Пангиссир кивнул, отчего его несколько подбородков спереди расплющились. В менее официальной обстановке путешествия на корабле он перестал носить свою высокую шапку, надевая её лишь на время церемоний; теперь голова его и широкое лицо, обрамлённое лишь простым чепцом-койфом, казались нелепо и бесстыдно голыми. Тем не менее одет Пангиссир был в чёрную торжественную мантию. Вместо сокола автарка или золотого колеса Нушаша, однако, на ней был вышит пылающий золотой глаз.

— Что это? — спросил Вэш. — Никогда раньше я не видел такого знака.

— Ничего особенного, — легко отмахнулся Пангиссир. — Каприз Сиятельнейшего. Сегодня он спит с маленькими царицами.

Так называли его сто одиннадцатую и сто двенадцатую жён, двух юных сестёр знатного происхождения, племянниц короля страны Михан, посланных Сулепису в качестве подношения. К ним, в отличие от беглянки из храма, он проявлял интерес обычного свойства. Обычного, во всяком случае, для автарка: под аккомпанемент их воплей пассажиры корабля ворочались в своих постелях без сна уже несколько ночей кряду.

— Замечательно, — кивнул министр. — Да пошлют ему боги здоровье и бодрость.

— Да, здоровье и бодрость, — эхом откликнулся священник. Готовый удалиться по своим делам, он снова слегка сплющил подбородки в сторону Пиниммона Вэша.

— А, позвольте ещё только один вопрос, добрый Пангиссир. Найдётся у вас для меня минутка? И нельзя ли нам уединиться в месте не столь ветреном? Мои старые кости уже продрогли — я всё ещё не привык к этим северным водам.

Старший жрец смерил его безразличным взглядом, но на лицо нацепил улыбку.

— Конечно, старый друг! Пойдёмте ко мне в каюту. Мой раб приготовит вам отличного горячего чаю.

Каюта священника была просторнее его собственной, но в ней не было окон. Тщательный расчёт положения человека при дворе десятилетиями оставался для Вэша жизненно важным, так что министр не мог сразу же не задаться вопросом, что бы это значило — и пришёл к утешительному выводу: его собственный статус нисколько не упал несмотря на то, что Пангиссир проводил с автарком много времени в последние полгода.

Зато здесь имелась дымовая труба — приятное обстоятельство, поскольку оно означало, что в каюте можно разместить небольшую печку. Прислужник начал готовить чай, а Вэш пока опустился на скамью, сознательно избегая обычной игры в вежливость, когда двое условно равных по положению пытаются вперёд усадить друг друга — он желал видеть священника Нушаша в благодушном настроении, поскольку надеялся на откровенность — или что-то к ней близкое.

— Итак, — произнёс Пангиссир, когда пиалы с чаем оказались у них в руках, — чем я могу быть вам полезен, дорогой мой старый друг Вэш?

Вэш улыбнулся в ответ, вспоминая, как много раз представлял в красках, что привозит из провинции одного из родственников — и тот втыкает нож Пангиссиру в глаз. Но жизнь при дворе такова, что в любой миг можно нежданно обзавестись как другом, так и врагом. И как раз сейчас министр обнаружил, что думает о жреце почти с нежностью: Пангиссир, может, и своекорыстная собака, но он один из “старой гвардии”, а их осталось в живых немного, особенно после той резни, что сопровождала приход Сулеписа к власти.

— Речь, конечно, о Сиятельнейшем, — вслух сказал он. — Денно и нощно пекусь я о том, как бы получше услужить ему.

Жрец глубокомысленно кивнул.

— Как и все мы, да хранит Повелитель Огня его вечно. Но чем я могу вам помочь?

— Вашей мудростью, — Вэш отхлебнул чая, намеренно растягивая паузу. — И вашим доверием. Потому как я вовсе не хочу, чтобы вы думали, будто я желаю вторгнуться в пределы того, что, безусловно, является вашей и только вашей вотчиной.

— Продолжайте.

— Я подразумеваю ваши взаимоотношения с Сиятельнейшим и то, что вы наставляете его в вопросах служения божественной воле. Я не желаю вмешиваться в столь значимое водительство, и, конечно же, мне не дано постичь до конца и пути бога живого на земле, не говоря уж о бессмертных небесных богах.

Пангиссир почти развеселился:

— Похвально, похвально. И для какой же цели вам требуется моя… мудрость?

— Я буду честен с вами, старый друг. Вот как я докажу вам свою преданность и доверие. Оба мы с вами знаем, что при дворе много таких людей, которые готовы искать и использовать в своих целях любой признак слабости или недоверия к другому министру — донести на него, например, или попросту шантажировать.