Сэбайн Бэринг-Гулд - Книга призраков [litres]

Мистер Скуэр делал все очень тщательно, поэтому я не ожидал его скорого возвращения. Он не вернется, пока не проверит каждую деталь динамо машины, все провода и контакты. На это уйдет несколько часов. Было уже поздно, и, полагая, что ему не удастся закончить проверку сегодня, я распорядился приготовить для него комнату. У меня раскалывалась голова, тело словно пылало в огне, и я попросил слугу извиниться за меня перед мистером Скуэром, поскольку не смогу выйти к обеду, а лягу в кровать. По всей видимости, он оказался прав, – я подхватил инфлюэнцу.

Слуга – толковый парень, служивший у меня в течение шести лет, – был очень озабочен моим состоянием и спросил, не послать ли за врачом. Доверия к местному врачу я не испытывал, но послать за городским значило бы нанести ему оскорбление; приступ болезни, возможно, скоро ослабнет, поэтому я ответил отказом. Относительно средств борьбы с гриппом я был осведомлен не хуже любого врача. Хинин, хинин, и еще раз хинин. Я распорядился зажечь небольшую лампу, и опустить абажур, так, чтобы света было достаточно для отыскания на столике стакана лаймового сока, носового платка или часов. После того, как он это сделал, я попросил меня не тревожить.

Я лежал в постели, голову ломило немилосердно, тело и глаза горели огнем.

Уснул ли я, или начал сходить с ума, не знаю. Возможно, просто потерял сознание. Я плохо помню, что случилось после того, как лег, выпив предварительно немного сока, – на вкус как мыльный раствор. Проснулся я от резкой боли в ребрах, медленно усиливающейся, мучительной боли, иногда вспыхивавшей пульсациями. Находясь в полусознании, в полузабытьи, я все же частично осознавал происходящее. Боль была реальной; но в моих фантазиях мне виделся огромный червь, проделывающий путь внутрь меня между моими ребрами. Мне даже казалось, что я его вижу. Он совершил круговое движение, вернулся в прежнее положение, снова крутнулся, двигаясь скорее как шило, а не как бурав, совершающий полный оборот.

Наверное, это был сон, галлюцинация, поскольку я лежал на спине, глядя в низ кровати, где простыни, одеяло и покрывало сбились в одну кучу. Но когда у человека лихорадка, он приобретает как бы особое зрение, видит все и везде, вне зависимости от наличия предметов, препятствующих глазу.

Боль несколько привела меня в чувство, я попытался закричать, а затем повернулся на правый бок, который и терзало невидимое шило. И сразу же почувствовал, что оно исчезло.

Я увидел фигуру, стоявшую возле кровати; она медленно вынимала руку из-под простыни. Наконец, рука показалась полностью; она легла на покрывало, указательный палец был вытянут.

Фигура представляла собой человека, в потертой одежде, с желтоватым злым лицом, покатым лбом, подстриженного по французской моде, с темными усами. Его щеки и подбородок покрывала щетина, как если бы человек не брился пару недель. Фигура эта была зыбкой, словно клочок тумана. Заметив, что я смотрю на него, он отпрянул, и теперь я видел только руку, по всей видимости, самую существенную его часть. И хотя человек отпрянул и наклонился, он больше не был придатком пальца; он обрел плотность, консистенцию, которой не обладал прежде.

Куда и как он исчез, я не знаю. Дверь открылась, вошел мистер Скуэр.

– Итак! – радостным голосом воскликнул он. – Все-таки инфлюэнца?

– Не знаю… Думаю, что это снова палец.

– Итак, он снова появился, – сказал Скуэр. – Думается мне, с этим пора кончать. Расскажите мне все.

Однако я был настолько слаб, настолько истощен, что был не в состоянии связно рассказать о происшедшем; видя это, Скуэр предложил изложить основное и ответить на его уточняющие вопросы. Затем он сложил все вместе, и получил более-менее связную картину.

– В этом деле есть одна важная и примечательная особенность, которая меня поражает, – сказал он. – Сначала – только палец, потом рука, вслед за ней – зыбкая фигура, как приложение к руке, без костей и плоти. И, наконец, преобразование завершилось; фигура обрела законченную форму и консистенцию, пусть и подобную желатину, но теперь самостоятельную, не являющуюся как бы продолжением пальца и руки. Одновременно с этим преобразованием, вы теряете жизненную энергию, ваше здоровье ухудшается. То, что теряете вы, приобретает этот объект, причем, посредством прямого контакта с вами. Это совершенно очевидно, не так ли?

– Не знаю. Может быть. Я не могу сосредоточиться.

– Это потому, что из вас вытянули способность соображать; это ничего, я буду думать за вас. Посмотрим, смогу ли я оказать на вашего гостя достойное воздействие, – подобно тому, как поступила с бастующими работникам компания, – которое отвадит его раз и навсегда. Впрочем, это я так, к слову.

– Не могли бы вы дать мне немного сока? – попросил я.

Я отхлебнул немного кислого лайма, но это не принесло мне облегчения. Слова мистера Скуэра не внушали мне надежды. Мне хотелось покоя. Я устал от постоянной боли, казалось даже, от самой жизни. Мне стало совершенно безразлично, поправлюсь я, или отправлюсь в мир иной.

– Он скоро вернется, – сказал инженер. – Как говорят французы, l'appetit vient en mangeant, аппетит приходит во время еды. Он навещал вас трижды, и не остановится. И если с каждым разом он действительно становится все сильнее, а вы слабеете, то это его посещение может оказаться для вас последним.

Мистер Скуэр потер подбородок, а затем сунул руки в карманы брюк. Эту привычку он также приобрел в Штатах. Если руки его не были чем-нибудь заняты, он засовывал их в карманы, словно их туда что-то притягивало. Дамам не нравился мистер Скуэр; они говорили, что он не джентльмен. Не потому, чтобы он говорил или делал что-то предосудительное, – просто он разговаривал с ними, прогуливался с ними, даже смотрел на них – держа руки в карманах. Однажды я был свидетелем того, как одна дама демонстративно повернулась к нему спиной, как только он в очередной раз поддался влиянию этой своей вредной привычки.

И вот теперь, стоя с руками в карманах, он внимательно осмотрел мою кровать и пренебрежительно заметил:

– Старомодная и неудобная. Четыре столбика и балдахин. Мне кажется, это совершенно лишнее.

Я находился не в том состоянии, чтобы вступать с ним в дискуссию. Мне нравилась моя кровать с раздвижным балдахином; не то, чтобы я им пользовался, просто он создает приятное чувство уединения.

Если светит солнце, можно задвинуть портьеры, не опуская жалюзи; таким образом, в комнате будет светло и, в то же время, солнечные лучи не будут вам мешать. В пользу балдахинов можно сказать многое, но в настоящий момент это было неуместно.

Мистер Скуэр вытащил руки из карманов и принялся возиться с электрическим проводом у меня над головой; закрепив, он протянул его по полу, сделав петлю, а затем подсоединил к кнопке, которую вложил мне в руку.