Марцин Гузек - Застава на окраине Империи. Командория 54 [litres]

– Николаос, – начал Серый Стражник, пододвигая себе кресло и садясь напротив медика. – Я знаю, что это для тебя трудно, но нам надо поговорить о твоей семье.

Доктор только кивнул головой, не отрывая взгляда от какой-то точки на полу.

– Я так понимаю, что это ты обнаружил…

– Она была идеальной. – Голос Старого Ника был охрипшим, жестким. – Во всех отношениях.

Лишь сейчас мужчина поднял взгляд от пола и перевел его на собеседников.

– Я познакомился с ней вскоре после приезда сюда. Она была ученицей травницы. Здешние люди не особо доверяли чужому… моим методам… настоящей медицине. Чувствовали себя спокойней, если рядом был кто-то знакомый, кто мог бы подтверждать диагнозы. Грамотных тут как было мало, так и осталось. Одна женщина просила, чтоб я принял у нее роды – думала, что тогда ее ребенок тоже будет уметь читать.

Доктор слабо улыбнулся воспоминаниям прошлого; казалось, он вот-вот полностью погрузится в светлые воспоминания. Но Николаосу удалось быстро взять себя в руки. Улыбка исчезла с его лица, когда он вернулся к теме разговора:

– Вначале она была счастлива, но со временем… накрыла ее меланхолия. Это было сразу после рождения Хильды, нашей старшей… Я думал, что это временное, иногда бывает, послеродовая депрессия. Но нет. Она такой и осталась, все время спокойной, чуть грустной, как будто… Может быть, знала, чувствовала, что ее ждет. И наши дочки… Были все в нее. Всегда смотрели на меня своими огромными черными глазами, как будто видели насквозь всю мою душу. – Его голос прервался. Взгляд упал на дрожащие ладони.

– Я знаю, что ты чувствуешь, – солгал стражник. – Знаю, что это трудно. Но ты должен нам рассказать, что случилось этой ночью.

– Да, конечно. Расследование… Это магия? То есть раз это вы…

– Мы ничего не исключаем, – ответил Натаниэль, видя колебания своего товарища. – Но на текущий момент на это ничто не указывает.

– Я был на вызове, – начал после паузы Николаос. – У старого Нолана. Опять его мучает радикулит. Я должен был вернуться раньше, но решил переждать буран… А когда я вернулся домой, они были уже… Двери были открыты. Внутри была кровь. Йокунда лежала на кровати, а девочки… Сам не знаю, что было потом, я побежал за помощью. Бежал через лес и кричал. А потом оказался здесь, сам не знаю…

– Ну ладно, уже все, – повторно солгал Дункан. – Уже все.

– Много это нам не дало, – заметил Натаниэль, когда они уже вышли наружу.

– Ну все же что-то. Йокунда была Видящей, а может, и ее дочки тоже, – сказал Дункан.

– Поскольку их глаза смотрели сквозь его душу?

– Поскольку она была ученицей травницы.

– Похоже, мы с тобой по-разному понимаем слово «травница».

– Это слово, которое местные используют при нас и других пришельцах с Запада. Между собой называют ее исключительно ведьмой. Здесь, на Границе, ведьмами становятся только Видящие. Никому другому не выдают своих тайн. Это значит, что Йокунда должна была быть Видящей. Возможно, и ее дочки тоже были.

– Это еще не доказывает участия каких-то сверхъестественных сил. И уж точно не доказывает того, что Гигант вообще жив или присутствует тут каким-то иным образом.

– Не доказывает, – признал Дункан, садясь на коня. – Но количество улик все время растет.

– Возвращаемся в командорию?

– Ты возвращаешься, а у меня тут еще есть кое-какие дела.

На лице Натаниэля появилась неприятная улыбка.

– Дела? – переспросил он.

– Ты проводишь слишком много времени с Эдвином, – отрезал командир рекрутов, явно разозлившись.

Глаза у Полины были светло-голубыми. Дункан сосредоточивал внимание на них, игнорируя иные дефекты в ее внешности – нездоровую кожу, слишком длинный нос, проблемы с зубами и их количеством. Плюс туда же обвисшая грудь и слишком короткие ноги. Полина не была красавицей, хотя, честно сказать, и особенно некрасивой не была. Была обыкновенной, никакой, бледной и не производящей впечатления заурядностью. Но Дункан действительно любил ее глаза и тот блеск, который появлялся в них, когда они с Полиной любили друг друга.

Девушка громко застонала, потом упала на постель, тяжело дыша. Из стоящей на другом конце избы колыбели донесся плач разбуженного младенца. Полина не отреагировала. Вместо этого сказала что-то, что совершенно не тронуло командира рекрутов. Он не приходил сюда за честностью, совсем наоборот.

Минуту он наслаждался блаженством, просто лежа рядом с женщиной, не обязанный думать обо всем, что оставил снаружи. Только писклявый плач ребенка мешал ему полностью расслабиться.

– Может, займешься им? – показал на колыбель.

– Не стоит, он только что проснулся, сейчас сам перестанет.

Дункан огляделся по комнате и заметил висящий на стене солнечный крест. Минуту всматривался в него, потом отвел взгляд с внезапным чувством стыда.

– Не должны мы этого делать. – Он встал и поискал на полу свои трусы. Он уже не в первый раз произносил эти слова в этой постели.

– Я была недостаточно хороша для тебя? – В голосе девушки слышна была нотка страха. Может быть, даже искреннего.

– Нет конечно… ты была великолепна. Это просто неправильно. Твой муж…

– Мой муж тебя боится. После того как ты сломал ему нос, он даже если б и хотел, не осмелится…

– Не в том дело, – прервал он ее. – Это действительно его ребенок?

– А какая разница?

Никакой, подумал он и почувствовал себя еще хуже. Быстро оделся и поцеловал девушку на прощание. В этот момент двери скрипнули.

– Сделай уже что-нибудь с ребенком, пусть так не… – Йоков замолк, увидев гостя. В первое мгновение казалось, что он хотел что-то сказать, но, очевидно, сразу передумал. Просто опустил голову и уставился на свои ботинки.

Серый Стражник почувствовал явную неловкость от ситуации, усиленную еще тем фактом, что Полина, судя по всему, получала удовольствие от унижения мужа. Командир рекрутов собрал остаток своих вещей и двинулся на выход. Йоков в испуге шарахнулся; его искривленный переломом нос что-то нервно просвистел. Хоть ситуация была и неловкой, Дункан позволил себе легкую злорадную улыбку.

Только по дороге в командорию он припомнил себе все события этого утра, что сразу сильно испортило его настроение. Да вдобавок опять пошел снег, предвещая приход очередной вьюги. Издали доносился волчий вой.

Матильда глянула в карты и сразу спасовала. Люциус сидел с видом побитой собаки; было ясно, что имеет сильные карты. Эдвин натянул на лицо тщеславную улыбку в той ее разновидности, что говорила о его слабой руке. Олаф сделал очередной глоток пива, на этот раз более долгий, чем обычно – колебался. И только Маркус оставался для женщины загадкой. Его лицо казалось абсолютно лишенным мимики, когда он смотрел в свои карты.