Дина Лампитт - Уснуть и только

Пока длилась месса, Ориэль пребывала в оцепенении и очнулась только за свадебным столом, сидя на возвышении посреди огромного зала в окружении моря обращенных к ней лиц.

– За жениха и невесту! – раздался дружный хор голосов, и архиепископ, встав, ровным голосом объяснил, что его брат не может обратиться к гостям с ответным приветствием из-за сильнейшей простуды.

Как только он сел, грянула музыка и гостям для возбуждения аппетита подали первую закуску – маринованные вишни.

Как было принято в таких случаях, наиболее важные гости сидели на возвышении вместе с членами семьи, а остальные располагались внизу. За самым дальним концом нижнего стола сидели тринадцать самых бедных жителей деревни, кормящихся за счет щедрот архиепископа – обычай, который он завел много лет назад и которого неукоснительно придерживался.

Когда с закуской было покончено, подали первую перемену из одиннадцати блюд: кабанью голову, молодых лебедей, фазанов, цаплю, осетра, огромную щуку, а также ломбардский торт, приготовленный из сливок, яиц, фиников, чернослива и сахара. Гости, как голодные волки, набросились на еду, и лишь жених с невестой сидели с отрешенными лицами, почти не прикасаясь к еде.

Утолив первый голод, Хэймон де Шарден обвел взглядом отца, мать и сестру. Интересно, подумал он, – доводилось ли Роберту испытывать нечто подобное тому, что было у них с Николь де Ружмон? Ему вдруг стало жаль отца, он стареет, и скоро все эти удовольствия будут ему недоступны. Отмстив про себя, что его мать выглядит гораздо лучше, чем в последнее время, Хэймон задался вопросом, а известно ли ей что-нибудь о тех милых, кокетливых и слегка порочных любовных забавах, которыми так любят наслаждаться они с Николь? Но больше всего его занимало замужество сестры, неужели она действительно готова смириться с жизнью с сумасшедшим мужем, с жизнью, лишенной страсти и огня? Подали вторую перемену: кашу из сливок, пшеницы и яиц, молочно го поросенка, павлина в ярком оперении, журавля, выпь и ломбардские кексы – крошечные пирожки со специями.

Хэймон посмотрел на тринадцатилетнюю дочь Гилберта де Мериведера – казалось бы, в ней есть все, что ему нужно. Молодая, хорошенькая, скромная, наверняка невинная, и вдобавок с приданым. Но, увы, глядя на нее, он не испытывал ничего, кроме скуки.

Хэймон вынужден был признаться себе, что «сладкая девчонка из Баттля», как он прозвал Николь, заняла прочное место в его мыслях. Чтобы отвлечься, он сосредоточил свое внимание на громадной порции жаренного на вертеле мяса со специями. Музыканты старались вовсю, гости усердно ели, пили и вспоминали свои собственные свадьбы. Заиграли веселый танец, и те, кому уже надоело сидеть за столом, пустились в пляс, кружась и прыгая между столов и жаровен, которые дымились даже в эту теплую августовскую ночь. Через некоторое время за столом не осталось никого, за исключением архиепископа и новобрачных.

Если бы Хэймон больше внимания обращал на других людей, и не был так поглощен своими собственными делами, то, безусловно, заметил бы испуганное выражение на лице своей сестры и то, с каким состраданием поглядывает на нее ее бледный, как полотно, супруг. Но он ничего не заметил и, как и все остальные, закружился в танце, изо всех сил прижимая к себе миловидную Матильду де Аларден и мечтая о том, чтобы на ее месте оказалась Николь де Ружмон, с которой они могли бы потом продолжить праздник в постели.

Неожиданно архиепископ встал, подав музыкантам знак замолчать. Наступила внезапная тишина, в которой громко прозвучал голос Стратфорда:

– Жениху и невесте настало время удалиться.

По залу пронесся смешок, Колин удивленно и испуганно взглянул на Ориэль, и она смущенно опустила глаза.

– Все будет хорошо, – шепнула она ему. – Просто нам пора идти спать.

Успокоившись, Колин взял ее за руку – и кое-кто из зрителей тут же захлопал в ладоши, приветствуя этот жест. Молодую пару окружила толпа доброжелателей; начались дружеские тычки и похлопывания по плечам, многозначительные намеки и подмигивания, грубоватые шуточки, заставлявшие Ориэль сгорать от стыда.

Наконец их проводили до лестницы, Колина от вели в гардеробную, Ориэль – в спальню. На минуту они с Маргарет остались наедине.

– Дитя мое, – пробормотала мать, – я чувствую, что должна…

– Все будет хорошо, – перебила ее Ориэль, испытывая неловкость и сочувствие при виде огорченного лица матери.

В этот момент отворилась дверь, впустив растерянного Колина, на лице которого было написано откровенное страдание. Ориэль успела заметить в коридоре Маркуса, метавшегося под дверью, как ангел мщения.

– Ориэль, – предприняла еще одну попытку Маргарет, ее голос срывался от волнения, – ты, вероятно, представляешь себе… Ты понимаешь, о чем я, не так ли?

Ориэль кивнула. Дверь снова распахнулась, и в спальне появился сам архиепископ, направившийся прямиком к широкой брачной постели. Жених и невеста тоже подошли поближе и встали рядом друг с другом.

Архиепископ торжественно провозгласил.

– Именем Пресвятой Богоматери и Господа нашего Иисуса Христа благословляю ваш союз и это брачное ложе. Пусть плоды союза Колина де Стратфорда и Ориэль де Шарден растут в христианской любви и милосердии.

На секунду Ориэль встретилась глазами с архиепископом и успела прочитать в них, что он сам не верит в то, что говорит. Она поняла: он с самого начала знал, что шансов на то, что это будет настоящий брак, почти нет. Но тогда зачем все это, какой коварный план измыслил этот холодный и неискренний ум?

Жених и невеста взобрались на кровать, Стратфорд осенил их крестным знамением и, взмахнув своим развевающимся облачением, стремительно покинул спальню. Вслед за ним поспешили остальные, и Ориэль замерла, осознав, что лежит в тишине и в темноте наедине со своим сумасшедшим мужем.

Услышав голос Колина, Ориэль испугалась еще больше, хотя он говорил очень мягко, почти нежно:

– Нам обязательно уже нужно спать? Не могли бы мы еще чуть-чуть поиграть?

Ориэль быстро зажгла свечу и взглянула на него расширившимися от страха глазами:

– Что ты имеешь в виду?

– Если хочешь, я могу поиграть для тебя на гитаре. Или мы можем устроить бой между моими игрушечными рыцарями на лошадках.

Ориэль не знала, смеяться ей или плакать.

– Лучше сыграй мне, Колин.

Потянувшись, она поцеловала его в щеку, и он, радостно улыбаясь, спросил.

– Это и означает иметь жену? То есть ты всегда будешь здесь, чтобы играть со мной, и мы будем спать в одной постели?

Она кивнула.

– И ничего больше?

Ориэль вновь испуганно спросила:

– Что ты имеешь в виду?

– Поварята и судомойки дразнили меня. Говори ли, что мне придется всю ночь танцевать джигу и следить, чтобы и ты плясала. Значит ли это, что теперь, когда мы женаты, мы должны танцевать, вместо того, чтобы спать?