Сергей Лысак - Наследник Барбароссы [litres]

– Удивляюсь вашему олимпийскому спокойствию, месье де Ламберт! Вы хоть представляете, какая резня здесь начнется, когда турецкие янычары ворвутся в город? Причем дворец бея Туниса, где мы в данный момент находимся, будет самой главной целью для грабежа! И если мы здесь останемся, то уж проклятых гяуров точно не пощадят! И для нас будет за счастье, если нас убьют сразу!

– Я все прекрасно понимаю, мой друг. Поэтому и хочу обсудить с вами кое-что. Вспомните наши прошлые беседы. Вам бы хотелось сотрудничать более тесно и плодотворно, чем было до сих пор? Поверьте, мы могли бы быть полезны друг другу.

– Сейчас разговор идет уже несколько о другом, месье де Ламберт. Если нас прирежут здесь, как баранов, или посадят на кол, или придумают специально для нас что-то еще более экзотическое, то все перспективы возможного сотрудничества поблекнут перед грубой прозой жизни.

– Так я об этом и говорю, месье Мозер. Давайте называть вещи своими именами. Мы оба знаем, кто мы есть на самом деле. Вы знаете, что я не страдаю излишней преданностью французской короне, поскольку оказался здесь исключительно потому, что мне сделали предложение, от которого невозможно отказаться. Иначе альтернативой была бы Бастилия. Я знаю, что вы – доверенное лицо императора Священной Римской империи Леопольда Первого, и выполняете здесь его поручение. Вот я и предлагаю вам объединить наши усилия. Как говорится, услуга за услугу. Я помогу вам покинуть Тунис, причем не с пустыми руками, а затем помогу благополучно добраться до Вены. Насколько я понял, ваша миссия здесь завершена. А по прибытию в Вену вы представляете меня императору и даете самые лестные рекомендации. Поверьте, вредить я не буду. Это не в моих интересах. Но смогу быть весьма и весьма полезен.

– До тех пор, пока вам хорошо платят?

– Совершенно верно, мой друг! Но не только до тех пор, пока мне хорошо платят. Также до тех пор, пока меня не попытаются использовать, как разменную монету, пожертвовав мной ради чего-то или кого-то. Как поступил со мной король Франции. И вот такого к себе отношения я не прощаю. Никогда и никому .

– Что же, приятно иметь дело с умным человеком, месье де Ламберт! Считайте, что в принципе я согласен. Но что толку сейчас говорить о Вене, если мы сидим в этом проклятом Тунисе, а вокруг уже полно турок? Как вы собираетесь выбраться из этого гадюшника? К тому же за нами наверняка следят люди Али-бея. И не возникнет ли вопросов у короля Франции, куда подевался шевалье Жан де Ламберт?

– Не волнуйтесь, Жан де Ламберт исчезнет при взятии Туниса. Наверняка будет убит и растерзан озверевшими янычарами, так что опознать его труп не удастся. Да и опознавать никто не будет. Туркам это не надо, а ищеек короля Франции здесь нет. Со временем многие подробности будут утеряны, и восстановить всю картину взятия города в деталях уже не удастся никому. Что касается вопроса, как покинуть Тунис, предоставьте это мне. Не волнуйтесь, никаких сложностей с этим не возникнет. Даже если турки полностью сомкнут кольцо осады вокруг города, мы все равно тихо и беспрепятственно уйдем. Причем, повторю еще раз, не с пустыми руками. В разумных пределах, конечно. Только то, что можно погрузить в седельные сумки на лошадь. Если у вас недостаточно средств, чтобы наполнить эти сумки, то я могу помочь вам в этом богоугодном деле. Все равно казну Али-бея скоро разграбят. Так пусть лучше она попадет в руки порядочных людей, цивилизованных европейцев, а не этих дикарей.

– Мой друг, вы удивляете меня все больше и больше! Разумеется, я не буду возражать против такой постановки вопроса! Но если вы даете гарантию, что мы сможем беспрепятственно покинуть Тунис, то пока это делать еще рано?

– Да, еще рано. Пусть Кемаль-паша сначала вдоволь поразвлекается, стреляя по Тунису. Ему в радость, а нам от этого хуже не будет. Заодно ликвидируйте все следы своего пребывания во дворце, чтобы никаких бумаг не осталось. А вот когда городская стена рухнет, и янычары пойдут на штурм, мы начнем действовать. Тогда всем будет уже не до нас…

Когда обрадованный Феликс Мозер ушел, Мэттью снова погрузился в раздумья. Своему «другу» он не доверял и вполне допускал, что австриец попытается от него избавиться, когда надобность в Жане де Ламберте исчезнет, а его доля драгоценностей из казны Али-бея будет так близко…

Ну что же, тем интереснее будет сыграть эту партию с умным и достойным соперником, который даже не подозревает, что для него возможны лишь два варианта финала этой партии. Неправильный выбор будет самой большой и последней ошибкой в его грешной жизни. Зато правильный выбор может сделать его богатым и влиятельным человеком при венском дворе. Именно для этого Мэттью и подбросил идею прихватить кое-что из казны Али-бея и разделить поровну. Он любил проводить подобные эксперименты над людьми, с которыми его сталкивала жизнь в критических ситуациях. Когда проявляется истинная сущность человека и наружу вылезает вся гниль в его душе, до этого тщательно скрываемая. Причем Мэттью сам очень тонко и ненавязчиво провоцировал своих подельников, с интересом наблюдая, что победит – жадность или разум. Увы, в подавляющем большинстве случаев побеждала жадность. И все заканчивалось тем, что Мэттью выходил из критической ситуации один. Интересно, кем окажется на поверку Феликс Мозер.

Как ни парадоксально это выглядело, но у Мэттью Каррингтона – отъявленного циника и интригана, за которым тянулся длинный шлейф темных дел и различных преступлений и который всех людей делил на три категории – полезных, бесполезных и потенциально опасных, был свой собственный кодекс чести, который он никогда не нарушал. Мэттью, при всей своей циничности и беспринципности, добро помнил. Особенно если оно было сделано бескорыстно, от чистого сердца. И сам очень высоко ценил это качество у других. Но таких людей попадалось ничтожно мало на его жизненном пути в этом грешном мире. Поэтому он и не разбрасывался ими.

«Кирлангич» по-прежнему лежала в дрейфе неподалеку от входа в канал, и с этого места можно было во всех подробностях наблюдать за происходящим. Крепость Саиф-Альнаби пала даже быстрее, чем предполагали. После того, как крепостные ворота были разбиты ядрами десантных пушек, а фрегаты «Семенди Бахри» и «Талсими Бахри» смели картечью со стен тех немногих, кто пытался оказать сопротивление, ведя огонь по десанту из ружей и извлеченных из каких-то закромов фальконетов, командир десанта сделал попытку сберечь своих людей и не терять их понапрасну во время штурма, поэтому отправил в крепость парламентеров с предложением капитуляции. Очевидно, условия оказались для защитников Саиф-Альнаби приемлемыми, поэтому вскоре они стали покидать крепость, выходя с оружием. Но при этом одного человека в богатой одежде выволокли связанным и бросили к ногам стоявших напротив ворот янычар. Янычары без выстрелов вошли в крепость, и над стенами Саиф-Альнаби взвился османский флаг.