Мосян Тунсю Mo Xiang Tong Xiu - Магистр дьявольского культа (Mo Dao Zu Shi)

— Господин Лань, вам не кажется, что она пытается изобразить лобную ленту нашего ордена? Может, она хочет сказать, что Ханьгуан-цзюнь или кто-то ещё из Ордена Гусу Лань в опасности?

Так что Орден Юньмэн Цзян, Орден Гусу Лань и ещё несколько кланов, не успевших покинуть Пристань Лотоса, собрали все силы и вместе отправились на выручку.

Лань Цзинъи прищёлкнул языком:

— Вот мы все говорим «Фея» то, «Фея» сё, но кто же мог знать, что это и в самом деле наделенная духовными силами собака!

Но сколько бы у неё ни было духовных сил, сколько бы в ней ни было магии, для Вэй Усяня собака всё равно оставалась собакой, самым страшным в мире существом. Даже стоя за спиной Лань Ванцзи, он дрожал с головы до пят. С самого прихода младших адептов Ордена Лань Цзинь Лин то и дело бросал взгляды на них, окруживших с весёлым галдежом Вэй Усяня и Лань Ванцзи.

Увидев, что Вэй Усянь побледнел пуще прежнего, Цзинь Лин похлопал Фею по заду и прошептал:

— Фея, иди наружу. — Фея помотала головой и хвостом, не прекращая облизывать его. Цзинь Лин заругался: — Выметайся. Или ты меня больше не слушаешься?

Фея обиженно посмотрела на него и убежала из храма, помахивая хвостом. Вэй Усянь наконец смог облегчённо выдохнуть. Цзинь Лин хотел подойти, но чувствовал какую-то неловкость. И пока он колебался, Лань Сычжуй уставился на пояс Вэй Усяня и, немного помолчав, позвал:

— …Учитель Вэй?

Вэй Усянь откликнулся:

— М-м? Что?

Лань Сычжуй проговорил словно в забытьи:

— Можно… Можно мне посмотреть вашу флейту?

Вэй Усянь достал флейту из-за пояса.

— А что с ней такое?

Лань Сычжуй взял флейту двумя руками и слегка нахмурился, в выражении его лица проскользнуло замешательство. Лань Ванцзи смотрел на него, в то время как Вэй Усянь смотрел на Лань Ванцзи.

— Что с вашим Сычжуем? Ему нравится моя флейта?

Лань Цзинъи воскликнул:

— Что? Вы наконец потеряли ту ужасную отвратительно звучащую флейту? Эта новая выглядит довольно неплохо!

Он даже не представлял, что эта новая, «довольно неплохая» флейта была духовным инструментом, на который ему всегда хотелось посмотреть — легендарной призрачной флейтой «Чэньцин». Он лишь мысленно от всей души радовался: «Прекрасно! Теперь он хотя бы не потеряет лицо, когда будет играть вдвоём с Ханьгуан-цзюнем. О небеса! Его прежняя флейта уродством ранила что глаз, что ухо!»

Лань Ванцзи позвал:

— Сычжуй.

Лань Сычжуй наконец пришёл в себя и снова двумя руками протянул Чэньцин Вэй Усяню:

— Учитель Вэй.

Вэй Усянь забрал у него флейту, а потом, вспомнив, что её принёс в храм именно Цзян Чэн, повернулся и непринуждённо бросил:

— Спасибо. — Он помахал Чэньцин. — Я… оставлю её у себя?

Цзян Чэн кинул на него быстрый взгляд.

— Она всегда принадлежала тебе.

Цзян Чэн на мгновение замешкался, его губы шевельнулись, словно он хотел сказать что-то ещё. Однако Вэй Усянь уже отвернулся к Лань Ванцзи. Увидев это, Цзян Чэн так ничего и не произнёс.

Почти все присутствовавшие в храме люди были чем-то заняты: кто убирал бедлам, кто укреплял печать на гробу, кто прикидывал, как бы безопасно перевезти гроб, а кто просто злился. Лань Цижэнь яростно прошипел:

— Сичэнь, да что с тобой такое?!

Лань Сичэнь сидел, прижав ладонь к виску, и на его лице отражалось невыразимое горе. Он устало произнёс:

— Дядя, умоляю, не нужно вопросов. Правда. Сейчас мне совсем ничего не хочется говорить.

Лань Цижэнь никогда не видел Лань Сичэня, воспитанного им единолично, в таком несобранном и расстроенном состоянии. Он посмотрел на него, потом посмотрел на Лань Ванцзи, вместе с Вэй Усянем окружённого адептами, и чем больше смотрел, тем сильнее гневался. Он чувствовал, что двое его лучших учеников, которыми он бесконечно гордился и которые олицетворяли собой совершенство, не только больше не слушали его, но и заставили основательно поволноваться.

Гроб, в котором были запечатаны Не Минцзюэ и Цзинь Гуанъяо, не только казался невообразимо тяжёлым, но ещё и требовал крайне осторожного обращения. Поэтому позаботиться о нём в дальнейшем добровольно вызвались сразу несколько глав орденов. Увидев лицо статуи Гуаньинь, один из них сначала удивлённо застыл, а потом указал на него остальным, словно обнаружил нечто новое и интересное:

— Посмотрите на это лицо! Разве не похоже на Цзинь Гуанъяо?

Все уставились на статую и принялись удивлённо восклицать:

— Действительно, его лицо! И зачем Цзинь Гуанъяо такое сотворил?

Глава Ордена Яо высказался:

— Чтобы высокомерно объявить себя богом, конечно же.

— Да уж, довольно высокомерно, хэ-хэ-хэ.

А Вэй Усянь про себя подумал: «Возможно, всё не так».

На мать Цзинь Гуанъяо смотрели как на презреннейшую из шлюх, и он решил придать статуе Гуаньинь её облик, чтобы ей поклонялись тысячи, приносили дары и возжигали благовония.

Говорить же об этом вслух теперь не имело смысла. Никто лучше Вэй Усяня не знал, что всем будет наплевать и никто ему не поверит. Во всём, что касалось Цзинь Гуанъяо, найдут злобный умысел и разнесут досужими сплетнями.

Вскоре гроб запечатают в саркофаге побольше и попрочнее. Он будет скреплен семьюдесятью двумя гвоздями из персикового дерева (1) и закопан глубоко в землю под какой-нибудь горой, после чего огорожен каменными плитами с предупреждениями.

То, что сокрыто в этом гробу, больше никогда не увидит свет и будет лежать под весом тяжелейших запретов и бесконечного осуждения.

Не Хуайсан прислонился к стене возле дверей и наблюдал, как несколько глав орденов переносят гроб через порог храма Гуаньинь. Он посмотрел вниз и отряхнул подол одежды от грязи. А потом, словно что-то увидев, замер. Вэй Усянь тоже посмотрел в направлении его взгляда. На полу лежал ушамао (2) Цзинь Гуанъяо.

Не Хуайсан наклонился и поднял его. И только после этого начал пробираться на улицу.

Снаружи Фея беспокойно ждала своего хозяина и пару раз негромко гавкнула. Услышав лай, Цзинь Лин вдруг вспомнил то время, когда Фея была всего лишь крошечным неловким щенком, не достающим ему даже до колен. А принёс её именно Цзинь Гуанъяо.

Тогда он сам был ещё совсем маленьким. Он подрался с другими детьми в Башне Золотого Карпа и даже после победы в драке не чувствовал удовлетворения. Цзинь Лин разнёс в щепки всё в своей комнате и чуть не выплакал глаза. Никто из слуг не осмеливался подойти к нему, опасаясь попасть под горячую руку.

Младший дядя Цзинь Лина с широкой улыбкой заглянул к нему в комнату и спросил:

— А-Лин, что случилось? — У ног Цзинь Гуанъяо тут же разлетелись на мелкие осколки с полдюжины ваз. — Ого, сколько злости. Жуть как страшно.

Он покачал головой и, притворившись испуганным, ушёл.