Федор Чешко - Ржавое зарево [litres]

И что такое он говорил о помощи и о "златой любимице"?

Ныла отяжелевшая голова, разбегались всполошенными тараканами мысли, но тело наливалось звонкой упругой силой – даже изодранные ступни перестали болеть.

Ну и славно.

Теперь хоть всю ночь напролет шагай.

Только особо далеко и долго идти не нужно.

Нужно идти, куда шел. Идти, вытряхнув из памяти, что кого-то бы о чем-то предупредить; и вытряхнув из ума вздорные корочуновы просьбы-приказы. Идти, прийти и лечь спать. Векшино златое подобие положить рядом с собою. А утром уразуметь и возблагодарствовать.

Ну, чего стоишь?

Ступай же!

Ступай.

Сту-пай.

Сту-пай-сту-пай-сту-пай-сту…

Если бы не жалость к коню, Мечник и под куда более сильным дождем предпочел бы для ночлега лес – даже такой, как здешний траченый-порченый. Но коня было жаль. Бедолашная скотина и так настрадалась за этот день… за этот неудачный день, растранжиренный безо всякого толку.

Прежде, чем кидаться рыскать по Междуградью, нужно было бы хоть к волхву здешнему наведаться, ведь все, даже Горюта, в единый голос твердят, что тот горазд на разумные советы. Оно бы кстати и жертву Скотьему Богу принесть: самое ведь его Велесово дело озаботиться благополучным зачинанием нового хозяйства.

Но трудно, очень трудно оказалось Мечнику присиловать себя к знакомству со здешним волхвом-хранильником. Слишком уж свежи были воспоминания о другом волхве-хранильнике (впрочем, воспоминаниям этим вряд ли суждено когда-либо притупиться).

Вот и получилось… ни лешему свистулька, ни бабе помело… Спозаранку не выехал (все плохо верилось, что дождь перестал надолго: тучи-то по небу мотались изрядные, тяжкие, злые). Идолов Холм обминул стороною, утешая себя мыслями, что вот как только, так всенепременно и сразу, а для начала надобно своим глазом глянуть и два-три подходящих местечка присмотреть – чтоб, значит, было о чем советоваться.

Глянул, значит.

Своим, стало быть, глазом.

А толку?

С полудня до позднего вечера мельтешил Кудеслав по вышним окраинам Междуградья, да только то и сумел понять, что все маломальски пригодные места уже заняты дворами, полями да прочим. Значит, избу придется рубить либо в лощине какой-нибудь, где каждую зиму снегу будет по кровлю, а в остальные поры позаливает до кровли же; ну, или где-нибудь уж вовсе с краю, на отшибе, в самом настоящем лесу. А в лесу-то и лихое зверье, и мало ли какие еще напасти… Или все-таки ничего это – на отшибе? Живут же так вятские изверги! Правда, у тех подворья многолюдные – и тебе сыны, и захребетники; а тут ведь с Векшей вдвоем придется… Зато от стервеца Горюты подальше… И, главное, не лишь от него…

Вот и думай. А заодно размысли о том, стоит ли вообще затеваться с таким серьезным делом в этакой спешке. Нет, ну впрямь – чего тебя вдруг понесло по леший знает каким местам? Разве ты не знал, на что они – места эти – похожи? Знал. И Векша, помнится, говорила тебе…

Векша…

А ведь ты перепуган, воин отважный; да так, как никогда еще не пугался. И нечего делать вид, будто сам себя для себя же самого неожиданно на этом испуге уличил. Кого дуришь-то?

Конечно же, перепугал тебя Горюта своим стервопакостным ржанием там, на кровле.

И стоило лишь дождю перестать, как тебя тут же понесло на глупые торопливые поиски; а теперь вот так же глупо несет обратно – даром что ночь уже, даром что сызнова дождь зарядил. Разве мало попадалось по дороге местечек, где можно было перебиться до утра? Ведь ты же к завтрашнему вечеру собирался вернуться; так и Векше сказал, уезжая: завтра, мол… Плащ вот меховой надел да кудлатый треухий колпак-клобук – они ж только сверху намокли, а внутри мех сух остался да тепел… Закутаться бы да хоть под кустом каким умоститься…

Нет же, выдумал жалость к коню. Конечно, конь намерзся… А только ежели этак вот гнать-понукать, как сейчас ты его понукаешь да гонишь, недолго и запалить скотину. Где ж она, жалость-то твоя? А? Может, не коня тебе потерять страшно? Может, страшно тебе Векшу без нагляду оставить? Дожил…

…Конь оступился. При такой грязище оно не диво; диво, что за изрядное время вроде бы первый раз. Или прежних спотыканий Кудеслав, занятый самокопаниями, попросту не замечал? Может, и так. Но теперь Мечник едва не кувыркнулся с седла, а потому, наконец, опамятовал.

Опамятовал.

Завертел головой, пытаясь разобрать, куда это его занесло. Хорош, однако, всадник… Толкать верховую скотину под брюхо задниками сапог небось не ленился, а вот по какой тропочке поспешать – это уж пускай сам конь решает: на то у него и голова больше, чтоб думать.

И что же она придумала, голова эта?

Крутоватый как для конной езды склон, поросший негустым дубняком – некоторые из раскидистых толстоствольных деревьев изрядно приподнялись на могучих корневищах; в вялом шевелении стелящегося тумана да в мельтешеньи дождя они видятся леший знает куда бредущими многоногими чудами. Под конские копыта льется тропа – хорошо утоптанная, однако расквашенная дождем почти до жидкой текучести. А впереди и вроде бы совсем уже близко вспухли над древесными кронами плечи и запрокинутая голова огромного, рубленого из камня ведмежьего подобия…

Получается, Мечников конь попросту отправился к своей стайне кратчайшей дорогой: через самый Идолов Холм. Стало быть, Мечник, не замечая того, умудрился проехать через Навий Град и одолеть почти две трети подъема к Велесову Святилищу со стороны, противоположной реке?

Наверное, так. А вот что НЕ ТАК в окружающем – это туман. Туман при дожде. И еще – почему так светло?

И вдруг…

Дивным образом не перекрывая странно видимый лес вокруг, перед Кудеславовым взором налилась пронзительной явью бурая необъятная равнина под низким пологом каких-то несегодняшних туч; из-под упертых в стремена подошв отчетливо плеснуло шуршанием жухлой травы…

Опять.

Как после вражьей ловушки-давилки.

Как в ночь накануне прощания с названным отцом.

Последнее это не шибко-то давнее воспоминание так и швырнуло Кудеславову ладонь на рукоять кованого Огнелюбом меча.

Прикосновение к обмотанному кожей "опеньку" отрезвило, словно бы мешанина былых и теперешних наваждений испугалась обычного людского оружия. Кудеслав невольно остановил коня, выждал немного: не вернется ли видение проклятой щели меж степью и небом? Нет, вроде как отпустило…

Вот же напасть! Цепляется и цепляется… И с чего б это вдруг? Оно конечно, по силе да внезапности нынешний страх потерять Векшу вполне сравним и с когдатошним ударом бревна, и с чем угодно еще, однако же… Или это хворь такая?

Мечнику припомнился встреченный на одном из самочинных подворий дурачок. Пустые глаза, недозакрытый рот, слипшаяся от слюней борода, вместо людской речи – младенческое агуканье… Говорили, вроде его тоже крепко зашибло по темени… Сперва-то удар, казалось, минулся – лишь как бы не через год близкие начали замечать неладное… Упасите, боги, уж лучше вовсе без головы, чем с такой!