Лара Делаж - Пророчество королевы Севера

– Милый… любимый… прости… – Кавада бросилась к нему и порывисто обняла. – Не мне тебя судить… не мне вас судить… Но скажи: потом, сейчас, – ты поговорил с ним? Он знает? Что она предала его?!

– Нет, – в голосе Тариса была боль. – Он продолжает ее любить. Он продолжает даже быть ей верным. Варг отказывался от женщин все эти годы, потому что не может ее забыть. Я не могу ему поведать все… Был бы я на его месте и кто-то рассказал бы мне правду, я б просто в нее не поверил. Или даже убил того, кто мне это сообщил. Я никогда ему всего не скажу. И я не знаю, зачем рассказал это тебе.

– Это ужасно – то, что ты носил в себе. Чем я могу тебе помочь? И могу ли я вообще чем-то помочь?

– Ты можешь… Но я боюсь тебя об этом попросить, – он внезапно отодвинулся и заглянул ей в глаза.

– Я делала для тебя так много, чего бы никогда не сделала ни для кого на свете. И я прощала тебе то, что не простила бы никому…

Тарис опустил голову, и они уперлись лбами. Кавада видела его темные глаза прямо перед собой.

– Единственное и самое большое, что ты можешь сделать для меня – это согласиться заняться любовью с нами двумя. Когда ты не будешь знать, кто есть кто. И потом скажешь, можно ли нас спутать… Только это поможет и ему, и мне. Ты же говорила… ты же говорила, что тебе нравится Варг, – он коснулся ртом ее лба.

– Тарис, – она пыталась найти что-то, что поможет ей показать, что его идея невыполнима. – Тарис, вас невозможно спутать… У вас сейчас совсем разная комплекция. У тебя совершенно особенный рот…

– Это ничего… ничего, – шептал он. – Лишь бы брат согласился… мы найдем способ… Сделай это. Для меня… пожалуйста!

Бен, словно обезумев, начал стаскивать ее одежду, и она вспомнила, как он порвал на ней чужое платье в ту ночь, когда ударил ее.

– О, Тарис, пожалуйста, не рви одежду! Это ведь Зога…

– Да… и это меня ужасно возбуждает, – он становился все более и более нетерпеливым. – Я хотел заняться с тобой любовью еще с той минуты, как вы переодевались в конюшне Вандервилля.

Он поднял ее, и она с ужасом почувствовала, что касается ходящего ходуном за ее спиной бока лошади. Они по-прежнему стояли у коновязи.

– Тарис, милый, тут лошадь, и она движется! – воскрикнула Кава-да с испугом.

– Забудь о себе! Забудь о лошади! Думай обо мне! Только обо мне…

Верон проснулся от холода. Поднял голову от полатей: в крохотное окошко вливался бледный, робкий свет. Ночь уже отступила, но солнце еще не взошло. Дождь прекратился. Были хорошо слышны порывы ветра, сбивающие влагу с лап елей и верхушек берез. Министр приподнялся, опираясь на локти, оглянулся. Маленькая избушка представляла собой крохотное пространство, заполненное лежанкой, на которой едва смогли разместиться все путники, и большой сложенной из камня печью. Земляной пол промок, отовсюду тянуло сыростью, несмотря на горевший всю ночь очаг. Во всех углах были развешаны вещи, вымокшие вчера вечером.

Осторожно, стараясь не разбудить спящих, вылез из влажного плаща, в который закутался ночью, как в кокон. Рядом с ним сопел во сне, приоткрыв розовый рот, Зог. У стены избушки спали обнявшись Тарис и Кава-да. Они завернулись в меховую широкую накидку, которой Верон раньше у Бена не видел. Граф был обнажен до пояса и обнимал со спины нагую любовницу, буквально утонувшую в его объятиях. У Кавады совершенно идеальные черты лица. Розовые губы чуть приоткрыты, щеки кажутся немного припухшими… Ему вдруг стало неловко их разглядывать и почему-то грустно, и министр поторопился бесшумно выйти. Это ему не удалось, дверь заскрипела на давно не смазанных петлях, размокшая глина снаружи сползла в щель внизу, и пришлось напрячься, чтобы открыть ее.

Утро вступало в свои права. Избушка стояла, спрятанная между громадными елями, на берегу горной реки, бурлящей среди камней в неглубоком овраге. Мост был наполовину разрушен. Из пяти сохранились лишь два целых бревна, три ствола почти сгнили, провалившись посередине переправы и образовав зияющую дыру. С одной стороны функцию перил выполняли связанные друг с другом почти истлевшей веревкой тонкие стволики берез.

День наступал, светлело буквально на глазах. Он обещал быть теплым, но ветреным. Над головой неслись серые тучи, но само небо опрокидывалось вглубь бездонной голубизной. Белые деревья виднелись между елями. С правой стороны стояла на удивление хорошо сохранившаяся среди всего этого запустения коновязь, даже с целой крышей, крытой соломой, замешанной с глиной. Лошади почти высохли, лишь грязь у копыт оставалась еще влажной. Верон подумал, что они остаются для него до сих пор в какой-то степени фантастическими животными. Красивый, высокий гнедой жеребец Тариса выделялся среди маленьких неказистых лошадок.

Верон спустился к речке позади домика, разделся, искупался в ледяной даже летом воде, вытерся влажным и холодным плащом. Огляделся в поисках, куда бы можно было его повесить, и вздрогнул от голоса Тариса:

– Он высохнет на вас, господин министр.

– Ох!.. Доброе утро, мой друг. Вы меня, как всегда, испугали. Как вам удается передвигаться столь бесшумно?

– И вам удастся, не волнуйтесь. К концу нашего путешествия вы тоже сможете ступать беззвучно, переводить лошадь самостоятельно через разрушенные мосты или находить брод и, возможно, даже охотиться.

Верон улыбнулся, невольно залюбовавшись графом, одним прыжком преодолевшим крутой склон холма. Сам он был всегда очень медлительным и осторожным. Если бы его спросили, что самое ценное для него в жизни, он бы ответил: «Безопасность». Странно, что сын воина вырос совершенно равнодушным к ратным делам, был всегда далек от шумных подвижных игр своих сверстников. Его не привлекали ни военные подвиги, ни далекие страны, ни приключения. Он любил книги, мягкий плед, потрескивание оплывающих свечей. Тихие беседки, увитые ароматными цветами, удобные кресла и диваны, нежный шелк и пуховые одеяла, комфорт и достаток – это была атмосфера семьи, в которой он вырос, и этим же воздухом он дышал в семье приемного отца. Пока оставалась жива жена, мир еще радовал его тишиной и покоем, хотя бы в том искусственном коконе, который ему удалось создать. Удивительно, что они смогли выжить в те времена, когда Травалы взяли власть в свои руки, и страна взвилась на дыбы, как обезумевший конь перед тем, как сорваться в пропасть…

Пока министр облачался во все еще влажный камзол, Тарис выкупался в ручье, но остался на берегу голым. Солнце по-прежнему скрывалось за верхушками деревьев. Оно только выкатилось из-за горизонта, небо окрасилось в розовые тона, и серые тучи стремительно светлели. Верон подумал, что ему тоже надо было высохнуть вот так, как граф, на воздухе, чем намочить еше больше и без того влажную одежду.