Джиллиан - Концепция силы. Юлька (СИ)

Но спать-то хочется!..

Юлька откинула одеяло и в вязкой текучести внезапно материального пространства стала изо всех сил таращить глаза в угол комнаты, с мрачным наслаждение представляя: вот она входит в квартиру Лёвчика, приближается к видаку (заглядывала к нему разок, передавая принесённую расчётку на квартплату, так что знает, где и что находится) и резко сталкивает видак с подставки.

За стеной что-то грохнуло. Пьяные голоса замолчали… «Ишь, в точку! — удовлетворённо сквозь сон подумала Юлька. — Интересно, кто из них свалился? Лёвчик, наверное. Он обычно первым отключается… Эй, не отвлекайся! Итак, в телевизор, где сладенько обрыдался смазливенький певец, мы подложим бомбу! С часовым механизмом! Три! Два! Один! Ложись!»

Женский вскрик за стеной ударил по натянутым нервам девушки, заглушая краткий шумный звук — падения? Снова? И Юлька опять поспешно разомкнула — не веки, а просто железные двери на жёсткой стальной пружине.

«Господи, чего они орут, а? Ну сколько можно… Так, люстра у него… Пять или шесть лампочек? Кажется, шесть…» Девушка в собственном воображении вооружилась хорошей крепкой палкой и с замахом врезала по одной лампочке, по другой…

За стеной, кажется, до гостей дошло, что время позднее. В комнате их уже не было слышно — явно торопились одеваться в прихожей. Странно, одна из женщин почему-то истерически плачет. Обидели, что ли, по пьяни?.. Ну их всех…

Юлька ещё крепилась, но после привычно хлопнувшей двери послышалась серия быстрых негромких щелчков. Сосед закрылся. И девушка расслабилась и с облегчением обняла подушку.

Остатки сна попереливались перед закрытыми глазами радужными разводами мыльного пузыря, а потом пузырь, правда деликатно, но лопнул. И Юлька очутилась на пустынном берегу безобразного ночного бодрствования.

Сначала она не поверила. Потом, громко негодуя в душе, обвинила соседа в надвигающейся бессоннице. Может, зря. А может, и нет. Лёвчик, очевидно, принялся за уборку «пиршественной залы»: что-то двигал, переставлял. Видимо, нечаянно сбил ногой пустую бутылку — та прокатилась по голому полу гулко и вызывающе в нежной полуночной тиши.

Снова откинув одеяло, Юлька пробурчала что-то невразумительное и сердитое, не имеющее смысла, так, набор бубнящих звуков — слов не нашлось, и со вздохом пошла на кухню. Там обвела чуть обиженным взглядом кастрюли и сковородку на плите, задержалась на чайнике… Нет, ничего не хочется.

Вернулась в комнату, села на постель, закутавшись в одеяло. Часов до двух — сна точно не будет ни в одном глазу. Что делать? Чем заняться?.. Может…

Длинный скребущий звук прополз за стеной и стих. Юлька прислушалась. Снова заскребло — и пауза. По комнате Лёвчика словно тащили нечто тяжёлое — груду мелких предметов, чувствительно царапающих пол (и уши), поскольку навалили груду на очень тонкую тряпку. И груз был весьма увесистым — тянули тряпку с равномерными перерывами: толчок — пауза, толчок — пауза.

Потом Лёвчик ненадолго вышел из комнаты. Туповатое топанье в разжиженной тишине слышалось отчётливо. Потом он вернулся — и Юльку нервно передёрнуло от привизгнувшего скрежета. Звук был такой, будто Лёвчик с размаху сунул лопату в огромную кучу ёлочных игрушек…

«Господи, что же он делает?!»

Странно снежный, но царапающий шелест — и на некоторое время устоялась тишина. Недоумевая, девушка уже ждала, что ещё придумает неугомонный сосед. А тот снова «воткнул» лопату.

Дребезжащий скрежет заставил Юльку немедленно заткнуть уши. «Кошмар какой-то!»

Откликом на мысленную реплику стал угрюмый вопрос Юльки-грубиянки: «Хочешь убедить себя, что в самом деле не понимаешь? Не ври себе!» А две первые Юльки взвыли в похоронном причитании: «Ой, что же ты наделала-то?! Ой, зачем тебе это надо-то было-о!» Грубиянка на этот раз промолчала: видимо, была с ними согласна.

С пониманием началось окаменение. Напряглись и потеряли чувствительность плечи. Заломило спину, вздрогнули пальцы — и холод, холод, холод по коже… Девушка превратилась в пустую оболочку, внутри которой плавали застылые, обесцвеченные слова: «Я не думала, что всё это всерьёз… Я не хотела…»

А сосед за стеной продолжал сметать и выбрасывать битое стекло, и было этого стекла очень много, и морозно скребло оно по ужаснувшемуся сердцу Юльки.

«Ангел пролетел» — звенящие секунды безмолвия… Тишина оглушила, но Юлька постепенно выползла из неё. Помог Олег. Он находился где-то рядом. Она знала о его присутствии, потому что он сразу откликнулся на её первую, несколько странную мысль, которую она сама сразу не поняла:

— Тварь скользкая…

Мысленный разговор пошёл сразу.

— Не ругайся. — Он не ожидал от неё подобных слов, поэтому укорил не вполне уверенно, а Юлька машинально вспомнила свой прошлогодний одиннадцатый класс: он сначала точно так же отреагировал.

Пространство полезло во все стороны, разрывая узкие границы ошеломления. Юлька начала приходить в себя… Сидит. На кровати. Закутавшись в одеяло. Дрожит.

— Я не ругаюсь. Я так себя чувствую.

— Ты ж филолог. Найди другие слова.

— Вот именно — филолог. (чего пристали со своим филологом! Филолог что — не человек?) Это часть строки.

— Какой?

— Не торопи. Дай свыкнуться.

— С чем?

— Ей легче — этой твари.

— Прекрати повторять это слово.

— Глупый. Ты знаешь, что «тварь» и «творение» — слова одного корня?

— Что даёт тебе это знание? Удовольствие использовать жуткое слово? Мне не нравится это слово по отношению к тебе. И в твоих устах. А тебе как будто нравится.

— И всё-таки… — Она наконец увидела себя: вот в зеркале шкафа руки-ноги, еле угадываются очертания под толстым одеялом; вот взлохмаченная голова, стиснутый в ровную линию рот. — Не хватает разросшихся хвощей. Никак не вспомню полностью… Ага… Скользкая, почуя на плечах… Вот! «Как некогда в разросшихся хвощах Ревела от сознания бессилья Тварь скользкая, почуя на плечах Ещё не появившиеся крылья!» — Договорила и снова увидела уничтоженные в воображении предметы и услышала звуки, подтверждающие реальность происходящего — придуманного происходящего. Медленно подтянула край одеяла к лицу, и лицо стало горячим и мокрым от слёз.

— Не плачь. Теперь, когда я услышал всё, слово уже не так режет слух… Сильные строки.

— Ты ничего не понял. Это Гумилёв. Первый раз я восприняла его стихи как собственное ощущение несколько лет назад. Я начала лечить людей. Казалось — всё могу. Казалось, крылья — вот они, только распахни пошире. И вдруг какая-то дрянечка — а я беспомощна и ничего не могу сделать. Так и не помогла человеку. Потом ещё, ещё… По мелочи всё могла, а что-то серьёзное сделать — кишка тонка. Я Владу говорила, что экстрасенсорикой перестала заниматься, потому что поняла, что это не моё. Нет. Прав Тютчев: «Мысль изречённая есть ложь». Настоящее выразить почти невозможно. На самом деле я чувствовала себя как гумилёвская тварь: ощущение крыльев есть — но и только… Сколько я тогда перепсиховала…