Михаил Баковец - Спор богов. Герои vs маги

- Если за ночь передумают платить или разбегутся, что станем делать? - спросил я.

- Войдём в город и станем его жечь поэтапно, от дома к дому с факелами ходить. Хотя, с такими пожарными талантами, как у местных, к утру только угольки останутся, - ответил Эрик, намекая на зарево и шапку дыма, что висели над городом.

- Потери могут быть, - сказал Илья. - Это не в чистом поле метать стрелы, там с любой стороны, даже сверху и снизу могут напасть.

- Снизу? Если ты про канализацию, то вряд ли туземцы даже знают, что это такое. Скорее всего, тут золотари в телегах бочками всю гадость вывозят с улиц. Так что, за одну сторону, можешь быть спокоен, а с другими... хм, больше ничего не останется, иначе против нас соберут армию и никакая взрывчатка не поможет, если почувствуют в нас слабость. Так что, в город придётся идти.

- И зайдём, - твёрдо сказала Машка, а потом посмотрела почему-то на меня, хотя обратилась к Эрику. - А скажи-ка мне, Эрик, а зачем тебе именно молодые рабыни, ты гаремы хочешь сделать, бля***во развести в посёлке? Нехватка женщин, ещё не причина. Лучше бы рабов взял, чтобы те поработали на нас.

- Какой гарем, Машенька? - рассмеялся он. - И уверен я, что мы не наберём нужного количества женщин здесь, чтобы каждому мужику дать наложницу. А вот сделать что-то вроде борделя, где наши трудяги и вояки снизят напор спермотоксикоза - хочу. Даже десяток ночных бабочек, смягчат атмосферу в посёлке.

- Тогда уж бар сделать, уж это, точно поможет.

- Никакого бара, - возразил он ей. - У нас половина народа тут же зальются по самые брови, чтобы страх унять, словят белочку и схватятся за оружие. Нет уж, такого счастья нам не нужно, пусть снимают стресс другим путём, без поножовщины. Да и пора бы постепенно приучать и нас к туземцам, и туземцев к нам.

- Общий язык на половой связи! Ик-ик! - согнулся пополам Колька и даже начал икать от избытка чувств. - Так... ик... точно привыкнем к ним... ик... только потом бы мужикам местным не услышать 'очень приятно, лось'... ик!

- Тихо ты, конь пржельвальского, разбудишь же народ! - шикнул на него кузнец, одновременно пытаясь стереть широкую улыбку с лица.

Поспать удалось всего четыре часа из-за задержавшегося совещания и караула, в котором стояли все, без скидки на чины и должности.

К утру пожары в городе, в основном, были потушены, разобраны обгорелые завалы в воротах и к нам потекли первые ручейки с данью - повозки с живностью. К полудню всё было пересмотрено, перещупано, с помощью привлечённых союзников отбраковано больше половины птицы и скота с лошадьми, телег.

Последними на очереди оказались рабыни. Двадцать семь девушек и девочек.

- Это то за педофилия?! - рявкнул Эрик. - Авроминкей!

- Я тут, господин, - тут же отозвался один из горожан, который вместе со своими товарищами предоставлял дань.

- Это кто? - землянин ткнул пальцев в девочку не старше двенадцати лет.

- Ра-абыня, господин, - побледнел тот, не понимая недовольство собеседника. - Хорошая, здоровая и никем не тронутая, еще годик и она пустит кровь. А там...

- Мне нужны вот такие! - Эрик указал на смуглую девушку в середине строя приведенных рабынь. - Или такая, - отметил он её соседку с огненно-рыжей копной волос и с лицом, сплошь усеянном веснушками, - но не этот ребенок, ясно? Убрать из строя её и всех, кто не достиг восемнадцати лет.

- Да, господин, - сжался под взглядом злого землянина абориген, - сейчас уберём. Только под замену нет никого, или совсем потасканные, из борделей.

- Из борделей? - тут же заинтересовался Эрик. - А притащи мне парочку, только здоровых, без болезней, я тебе за каждую по золотому дам, лично тебе и никто не увидит, хорошо, Авроминкей?

В глазах мужчины мелькнул алчный огонёк. Золото тут ценили, а судя по тому, что из десяти связок с монетами, в сундучке только одна была с золотыми, стоил этот жёлтый металл немало.

- Самых лучших приведу, даже знаю кого, но их там всего две...

- Три золотых монеты за двух, только живее.

Из строя рабынь, исчезли сразу пять кандидаток стать в будущем, гражданками нашего зарождающегося царства руммов. Ещё трёх, отсеяли Машка с Иринкой, которые по каким-то, им одним ведомым признакам, определили, что те имеют женские болезни. Ещё четырёх отправили в город после того, как я с ними пообщался... что-то было с головой. Или от нашего обстрела чокнулись, или раньше этот прискробный момент произошёл. Тихие-то тихие, но кто скажет, сколько это затишье продлиться? Представители города горячо уверяли, что девушки отлично все приказы понимают и исполняют, а если их в койку тащить, так там рассудок и вовсе роли не играет.

- Я себя чувствую отвратительно, - негромко произнёс Колька, который сопровождал меня вдоль строя рабынь. - Как в концлагере в роли эсесовца, который себе жертву выбирает.

- Ерундой не занимайся. Ты видел лицо той мелкой? У неё половины зубов нету, губы все в шрамах, пальцы опухшие от переломов. А ведь симпатичная, но её попросту забили местные. Думаешь, у нас им будет хуже житься?

- Так что ты её забраковал? Пожалел бы бедняжку.

- Шея странно припухшая. Как бы не зараза какая, или повреждения позвоночника какое-нибудь, она и стояла чудно, будто, кол проглотила. Я такое при защемлении нервов в позвонках видел, в армии, когда даже сантиметр наклона, вызывает острую боль. Не, если её так били, что с позвоночником беда, то у нас ей не место. Жестоко, но ведь и мы не армия спасения. Эрику запросто придёт идея в голову её прогнать, чтобы не кормить или отдать стукачам в ущелье, на развлечение.

- Этот может, - мрачно сказал собеседник. - Поражаюсь я, как можно быть таким циником и прагматиком с развитым чувством справедливости, хоть и не для всех, одновременно?

- С тобой что? - спросил я смуглую красивую девушку, похожую на цыганку из очень старого фильма 'Собор Парижской богоматери'. - Здорова?

- Да, господин, только... - и потупилась.

- Говори.

- Возьмите меня с собой, я прошу вас.

Я опешил.

- Ты не знаешь, как у нас живётся. Вон не все что-то рвутся к нам.

- Это служанки господ, у их жён и дочерей крутились, холёные и нежные. Им жилось лучше, чем многим свободным женщинам. И сейчас им очень страшно с вами уходить.

- А тебе нет?

- Нет. Хуже уже не будет, - дёрнула плечом девушка. - Хуже только смерть.

- И что с тобой произошло, какое увечье и болезнь, если боишься, что я оставлю тебя?

- У меня шрамы... много шрамов, везде. Господа меня часто секут кнутом и стеком.

- За что?

- Это у них нужно спрашивать, - в её глазах сверкнула злость.

- М-да... а кроме шрамов? Болезни?

- Нет, господин, я полностью здорова. Я... я... даже ещё девственна, господин, - совсем тихо сказала собеседница. - Я стану вашей, только возьмите с собой.

- Увечья? - я старался держать себя в руках, не поддаваться на жалость.