Брайан Олдисс - Гелликония

– В чайнике еще должно быть, - шепотом ответила женщина.

Шлюха, которую торговец знал уже давно, всегда пила по утрам пелламонтейновый чай.

Сев на краю кровати и спустив ноги на пол, мужчина пригляделся к женщине в сгустившихся в комнате сумерках. Потом быстро натянул через голову рубаху. Теперь, когда желание ушло, он стеснялся своего худющего тела. Вслед за шлюхой он прошел из комнаты в маленькую и тесную кухоньку, служившую одновременно и местом омовения. В очаг на головни были брошены несколько пригоршней угля, и вскоре под закипающим и весело посвистывающим чайником уже бушевал огонь. Свет пламени разогнал сумерки, прежде рассеиваемые только сочащейся в щели ставень серой предрассветной мглой. В потемках торговец смотрел, как Мэтти готовит ему чай, и думал, что это удается ей ничуть не хуже, чем его собственной жене. Да, думал он, глядя на ее поблекшее и прорезанное морщинами лицо, конечно, блудница постарела… сколько ей? Наверно двадцать девять, а может, и все тридцать. Она всего-то на пять лет его младше. Красавицей ее больше не назовешь, но в постели она по-прежнему хороша. А кроме того, он неправ - она уже не шлюха. Шлюха на покое, так точнее. В последний год она принимала только старых друзей и то в виде большого одолжения.

Мэтти оделась в скромное, но дорогое платье - она собиралась в церковь.

– Что ты сказала?

– Я хотела, чтобы ты еще поспал, Криллио.

– Ничего, я привык вставать рано, - сказал он, потом, чувствуя, как сильна в нем привязанность к этой женщине, неохотно добавил: - Мне не хотелось бы уходить, не попрощавшись с тобой и не поблагодарив.

– Тебе пора возвращаться к жене и семье.

Не поднимая на него глаз, она кивнула своим словам, насыпая в чашки щепотки сушеной травы для заварки. Занятая делом, она сосредоточенно поджала губы. Ее движения были очень точны и деловиты - впрочем, такой она была во всем.

Накануне вечером ледоторговый корабль встал под разгрузку у матрассильского причала. Корабль торговца со своим обычным грузом из Лордриардри пересек море Орла, добрался до берегов Оттассола и поднялся по бурливой Такиссе до самого Матрассила. На этот раз, кроме льда, торговец доставил в столицу еще и своего сына, которого собирался приучать к делу и познакомить с деловыми партнерами. Кроме того, торговец хотел представить своего сына и в доме Мэтти, с которой сам водил знакомство едва ли не с тех пор, как первый раз привез в Матрассил лед для королевского дворца. В свои уже не столь юные годы парень еще ничего толком не знал о жизни и торговле.

Старая подруга Мэтти приберегала для Дива девушку - сироту Западной войны, стройную и миловидную, с прекрасными чувственными губами и роскошными густыми волосами. Увидев девушку впервые, трудно было представить, что ее опыт в обращении с мужчинами, да и в жизни вообще, во много раз превосходил все, что знал об окружающем мире Див. Девушка, которую Мэтти вчера привела показать им, с виду была такой же юной и неискушенной, как Див. Торговец осмотрел девушку со всем тщанием, проверив при помощи медной монеты даже ее влагалище на предмет дурной болезни. Монета не позеленела, и он остался вполне доволен увиденным. Его сын без сомнения был глуп и недалек, но капитан все равно хотел для него только лучшего, по возможности самого лучшего.

– Мэтти, мне казалось, что у тебя есть дочка в невесты Диву.

Свое Мэтти всегда старалась держать при себе.

– А чем плоха эта девушка?

При этом взгляд веселой дамы словно бы говорил торговцу: «Занимайся своим делом, а мне позволь заниматься моим». Но уже через мгновение, может быть подумав о том, что торговец, всегда очень щедрый, теперь мог запросто хлопнуть дверью и больше не вернуться, Мэтти добавила:

– Моя дочь, Абази, своенравная и самостоятельная девушка, у нее большие планы. Недавно она сказала, что хочет перебраться жить в Оттассол. Я заметила, что в Оттассоле она не найдет ничего, чего не было бы здесь, на что она ответила: «хочу увидеть море». Не море ты увидишь там, а бесчисленных моряков, вот что я ей сказала.

– И где же Абази теперь?

– Она живет одна, потому что любит со всем справляться сама. Снимает комнату, у нее есть обстановка, немного хорошей одежды. Копит деньги на поездку на юг. Она молодая и хорошенькая и уже завела себе богатого друга.

Заметив тщательно скрываемую ревность в глазах Мэтти, торговец льдом молча кивнул. При всем своем любопытстве он решил не спрашивать, кто этот богатый друг дочери Мэтти.

Шлюха окинула неуклюжего Дива проницательным взглядом с головы до пят, потом оглянулась на девушку. Молодежь чувствовала себя очень неуютно и явно не могла дождаться, когда старшие оставят их в покое. Потом, подвинувшись вплотную к торговцу - желание поделиться сжигающей язык новостью пересилило все, даже страх, - Мэтти едва слышно шепнула имя на ухо торговцу.

Торговец картинно вздохнул.

– Вот как!

Хотя особого потрясения от услышанного он не испытал - и он и Мэтти слишком много повидали на своем веку, чтобы чему-то удивляться.

– Ты уже идешь, папа? - спросил торговца Див.

Торговец ушел вместе с Мэтти, предоставив сыну возможность разбираться самому. До чего же глупа бывает молодежь, и в какие немощные развалины превращаются старики!

Сейчас Див наверняка еще спит где-то в клетушке этажом ниже, сопя и уткнувшись носом в плечо своей новой знакомой. Вчера, выполняя отцовский долг, торговец был доволен собой, но теперь это приятное чувство ушло, сменившись грустью. Он был голоден, но просить о завтраке Мэтти не хотел - таково было здешнее неписаное правило. Со сна у него затекли ноги - постели шлюх не предназначались для удобного сна.

Вспоминая прошлый вечер, он вдруг сообразил, что все это выглядело чрезвычайно символично, по сути дела, как настоящая церемония. Передавая сына в руки молоденькой шлюхи, он тем самым словно бы объявлял, что с этих пор отказывается от прежней разгульной жизни, начиная жизнь новую, более спокойную, степенную. Быть может, это первый знак надвигающегося бессилия? Из-за женщин он когда-то потерял все, опустился до нищенства; но снова сумел подняться, наладить процветающее дело, хотя его похоть, страстное увлечение женскими прелестями не угасли. И вот теперь этот его главный, центральный интерес начал затухать… а когда угаснет окончательно, где-то внутри останется гулкая пустота.

Он принялся размышлять о своей безбожной родине, Геспагорате. Да, Геспагорат, без сомнения, нуждался в боге, но только не в том идоле, которому истошно поклонялся помешавшийся на религии Кампаннлат. Вздохнув, он спросил себя, почему то, что прячется меж упругих ляжек Мэтти, имеет над ним гораздо большую власть, чем любое божество.