Брайан Олдисс - Гелликония

Легко спрыгнув с седла, он взял под уздцы лойся Торес и сказал, глядя снизу ей в лицо:

— Однажды, если отец сочтет меня достаточно подготовленным, я приду ему на смену и стану новым Хранителем Колеса. Следующим Хранителем по порядку наследования должен был стать мой старший брат, но он погиб. И я надеюсь, что мне выпадет шанс.

Она взглянула в на него и дружелюбно улыбнулась, пока не понимая:

— Ветер утих.

— Здесь всегда тихо. Гора Харнабхар очень высока, как говорят, четвертая по высоте в мире. Позади Харнабхара стоит еще большая гора — сейчас ее не видно из-за облаков, — высочайший пик Шивенинк, который заслоняет Харнабхар от полярных ветров. Шивенинк более семи миль в высоту, это третий по высоте пик. Когда-нибудь в другой раз ты его увидишь.

Лутерин замолчал, почувствовав, что говорит с излишним жаром. Ему хотелось быть счастливым, уверенным, таким, как когда-то. Но разговор с Инсил, почти ссора, расстроил его. Внезапно он вскочил в седло и двинулся прочь от ворот Колеса.

Не проронив ни слова, он проехал по улицам городка, где перед лавочками с одеждой и прилавками с колокольчиками толпились пилигримы. Некоторые из пилигримов жевали лепешки с вытисненным знаком Великого Колеса.

Позади городка начинался пологий склон с тропинкой, которая, петляя, спускалась к далекой равнине. Здесь деревья росли плотнее, между деревьями высились большие камни. Кое-где лежали островки наметенного снега, делающие дорогу опасной, предательской. Лойси осторожно выбирали путь, звеня колокольчиками на сбруе. Над их головами высоко в ветвях перекликались птицы, и был слышен звук падающей на камни воды. Шокерандит напевал себе под нос. Беталикс слабым сиянием освещал их путь. Далеко внизу, в провале равнины, правили сумерки.

Тропинка раздваивалась, и Шокерандит остановился на развилке. Одна тропа змеилась вверх по склону, другая бежала вниз. Когда Торес Лахл поравнялась с ним, он сказал:

— Говорят, когда Вейр-Зима наконец придет по-настоящему, эту долину доверху завалит снегом — например, мои внуки, если они у меня будут, это увидят. Мы поедем по тропинке, которая ведет наверх, это самый легкий путь к дому.

— А куда ведет другая тропинка?

— Внизу есть старая церковь, часовня, построенная королем, твоим земляком, поэтому тебе это может показаться интересным. А рядом курган, который построил отец в память о моем брате.

— Я хочу посмотреть, если можно.

Вниз тропинка пошла круче. Поваленные деревья преграждали им путь. Шокерандит выпятил губы при виде того, в какое запустение пришло поместье. Они миновали водопад и начали осторожно перебираться через засыпанную снегом поляну. За горную гряду цеплялись облака. Вверху и вокруг блестел каждый лист. Света уже не хватало.

Они объехали кругом купол часовни. Колокол внутри молчал. Когда молодые люди добрались до ровного места, то увидели, что входную дверь замело снегом.

Уроженка Борлиена, Торес Лахл немедленно поняла, что церковь построена в так называемом эмбруддокском стиле. Большая часть церкви — под землей. Ступеньки, спиралью обегающие внешние стены здания, должны дать верующим возможность очистить разум от земных забот, перед тем как войти в храм.

Расчистив рукой в перчатке снег, она заглянула в маленькое прямоугольное окошко, устроенное в двери. Внутри царила темнота, но сверху проникало немного света. Позади круглого алтаря со стены взирал портрет старого бога. Она почувствовала, что ее дыхание участилось.

Она никак не могла вспомнить имя этого божества, но имя короля было выбито на защищенном от снега и дождя козырьком бюсте, под навесом перед дверью в храм. Это был ЯндолАнганол, король Борлиена и Олдорандо, стран, которые впоследствии превратились в Борлдоран.

— Почему я оказалась здесь? — с дрожью в голосе проговорила она. — Этот король мой далекий предок. Там, откуда я пришла, его имя известно всем и каждому, хотя он умер пять веков тому назад.

— Я знаю, что церковь старая, — только и сумел ответить Лутерин. — Здесь неподалеку покоится мой брат. Пойдем посмотрим.

Через минуту она собралась с силами и двинулась за ним, шепча:

— ЯндолАнганол...

Он стоял перед каменной насыпью-пирамидой. Камни, аккуратно уложенные на камни, наверху венчала высеченная из гранита полусфера. Имя его брата — ФАВИН — было высечено на граните вместе со священным знаком: один круг внутри другого.

Чтобы выказать почтение, Торес Лахл спустилась на землю и встала рядом с Лутерином. Каменная пирамида по сравнению с изящной церковью казалась грубой.

Наконец Лутерин повернулся и указал на утес над их головами:

— Видишь, где берет начало водопад?

Высоко над их головами выступал гранитный козырек. Через край каменной губы лилась вода, беспрепятственно падая с высоты семидесяти футов на камни и разбиваясь в брызги. Еще проезжая долину, они слышали шум падающей воды.

— Когда-то, когда было еще тепло, он спрыгнул с этого обрыва на своем хоксни. Оба погибли — скакун и человек. Азоиаксик знает, что заставило его это сделать. Мой отец в ту пору был дома. Он очень горевал по брату, который погиб вот на этом месте. И приказал воздвигнуть курган в его честь. С тех пор в нашем доме запрещено произносить имя брата. Я уверен, что сердце отца с тех пор разбито, как и мое.

— А твоя мать? — спросила Торес после паузы.

— О, она тоже расстроилась, конечно.

Она снова взглянула на водопад, закусив губу.

— Ты очень высоко ценишь своего отца, так?

— Все высоко ценят своих отцов.

Он откашлялся и добавил:

— Его влияние на меня огромно. Возможно, если бы он чаще бывал дома, то не был бы мне так близок. Мой отец известен тут всем и каждому, как святой, — почти так же, как твой предок, король.

Торес Лахл рассмеялась.

— ЯндолАнганол не был святым. В историю он вошел как один из самых черных злодеев, разрушивший старую религию и предавший огню предводителя этой религии вместе с его последователями.

— Ну что ж, здесь он числится в святых. И его имя тут считается святым.

— Для чего он пришел сюда?

Лутерин нетерпеливо тряхнул головой.

— Потому что тут расположен Харнабхар. Многие, если не все, хотят побывать здесь. Возможно, тем самым он пытался получить прощение за свои грехи...

На это она ничего не смогла ответить.

Он стоял, глядя вниз, в долину, на изрезанные ущельями склоны холмов.

— В мире нет любви чище, чем любовь отца к сыну и сына к отцу — уверен, ты согласишься с этим. Теперь, когда я вырос, я познал другую любовь, разные ее виды, и все они — ловушка. Ни в одной из них нет чистоты — ясности — той любви, которую я питаю к отцу. Любая другая любовь порождает множество вопросов, конфликтов. Любовь к отцу не знает вопросов. Я хотел бы быть одной из его гончих, хотел бы повиноваться ему беспрекословно. Он уехал в каспиарновый лес на месяц. Если бы я был его гончей, я мог бы всегда следовать за ним, идти туда, куда он.