Карина Демина - Лиса в курятнике

Девица почесала кончик носа и нахмурилась.

Была она не сказать чтобы совсем уж юна.

Мила, но не более того, а еще напрочь лишена того особого лоска, который возникает на девицах после тесного общения с дворцовыми мастерами красоты. Рыжая коса ее слегка растрепалась, и из-под шляпки торчали тонкие прядочки.

Одна к щеке прилипла.

Князь моргнул и покашлял, давая знать о своем присутствии. Но девица даже не шелохнулась. Ногой качнула, рученькой махнула, осу назойливую отгоняя… Вот что она тут делает? На аллее?

Конкурсантка, что ли? А почему одна? Где мамка там или еще какая престарелая родственница, приставленная следить за моральным обликом? Или хотя бы компаньонка… и вообще кто-нибудь живой?

Князь нахмурился.

Одинокая девица выглядела на редкость подозрительной. И потому, откашлявшись — в горле запершило по-настоящему, — поинтересовался:

— Что вы тут делаете?

Девица подскочила, то ли от неожиданности, то ли эту неожиданность показывая, едва при том не сверзилась с чемодана.

— Отдыхаю, — сказала она, не скрывая своего раздражения.

— Здесь? — Нет, эта аллея, следовало признать, была ни чем-то не хуже предыдущих. В меру тениста, в меру очаровательна. Цвели каштаны, гудели шмели. Камни на мостовой поблескивали, будто намасленные.

— А нельзя? — Девица сжала кулачок.

Она вглядывалась в заросли с на редкость воинственным видом.

— Отчего же, — вынужден был признать князь, выбираясь из зарослей. — Можно… Только здесь беседки имеются… в беседках отдыхать сподручней. А собственно говоря, вы кто?

— Лизавета. — Теперь девица смотрела на него хмуро, явно не слишком радуясь знакомству.

— Димитрий, — представился князь, слегка поклонившись. — Вам не стоит опасаться, я…

Не причиню вреда?

Как-то пошловато звучит. Впрочем, девица тряхнула рыжею гривой и заявила:

— Я не опасаюсь. Я просто… — Она вздохнула и указала на чемодан: — На конкурс вот… сказали быть, я явилась… а никто не встречает…

Она стукнула по чемодану пяткою, будто желая пришпорить, но тот остался недвижим.

— Позволите взглянуть на ваше приглашение?

Ситуация была по меньшей мере неоднозначной. А главное, приглашение девица протянула. Настоящее. На гербовой бумаге, сдобренное печатью и личной подписью княгини Игерьиной, которая была наилучшею рекомендацией.

— Гм, — сказал князь.

А девица вновь вздохнула и, убравши приглашение в ридикюль, произнесла этак задумчиво:

— Сдается, мне здесь не слишком рады…

Самый страшный человек в империи — а Лизавета сразу узнала князя Навойского — выглядел утомленным и несколько помятым. Оставалось лишь догадываться, что понадобилось князю в кустах — Лизавета отчаянно гнала прочь трусливую мыслишку, что он следил именно за нею, неким прехитрым способом догадавшись о ее с Соломоном Вихстаховичем планах.

Тогда ее просто не пустили бы…

И… целого князя для какой-то газетчицы… нет, это чересчур.

Но князь был.

Стоял вот, разглядывая Лизавету. И выражение лица такое непонятненькое, на нем и скука, и легкая брезгливость, и раздражение… а сам-то вовсе не так уж и грозен.

Тощеват, конечно.

Угловат.

Грубоват с лица. Оно вовсе какое-то неправильное, будто наспех сделано. Нос массивен, и переносица дважды искривлена, отчего нос глядится размазанным по лицу. Нависает он клювом над узкими губами. Щеки впалые.

Скулы острые.

А подбородок и вовсе тяжелый, будто у другого человека украденный. Вот глаза светлые у него, добрые… Лизавета моргнула, избавляясь от морока.

Добрые?

Какая доброта у этого… этого… опричника? Помнится, в прошлом году он самолично княгиню Михайловскую задерживал и препроводил не в Белый стан, куда издревле помещали особ дворянского звания, а в самую обыкновенную тюрьму.

Скандал был страшный…

После, сказывали, лично и удавил Михайловскую. А состояние ее немалое реквизировал в пользу казны.

И бунт на Воложке он усмирял, а бунтовщиков, сказывали, лично казнил, хотя мог бы перед расстрельной командой поставить.

И еще…

— Гм… — Князь потер подбородок, на котором проступила темная щетина. Вот ведь, сам мастью светлый, а щетина темная… может, красится?

Мысль определенно была прекрамольнейшей.

— Интересно, — приглашение Лизавете он вернул и, окинувши взглядом аллею — а взгляд переменился, сделался цепким, превнимательным, — сказал: — Позволите вас проводить?

Лизавета кивнула и, вспомнивши тетушкины наставления, ответила:

— Буду вам премного благодарна.

И слезла с чемодана. А князь его подхватил, и этак с легкостью, которая заставила Лизавету взглянуть на него по-новому. Это ж откуда подобная силища? И главное, росту в нем не сказать чтобы много. Лизавета с ним вровень, а это еще каблук низкий, если туфли другие взять и прическу сделать, то и повыше будет.

— Прошу. — Князь указал на аллею, которая уводила куда-то вдаль. — И приношу свои извинения за это… недоразумение. Виновные будут наказаны.

И произнес он это так, что воображение мигом нарисовало вереницу лакеев, выстроившихся на эшафоте. Правда, Лизавета мигом себя одернула: сатрап или нет, но в просвещенном двадцатом веке за этакие малости не казнят.

Наверное.

Идти пришлось долго.

Аллея, видать, все ж предназначалась для экипажей, а не пеших прогулок. И князь притомился. Нет, виду он не показывал, но сопел, а на лбу проступила испарина. Монстра, мало того что тяжела была, так — Лизавете ли не знать — жуть до чего неудобна.

— Ох, — она вздохнула и остановилась. — Простите… у меня туфли натирают… позвольте немного…

Князь позволил.

И чемодан оставил. И поинтересовался даже:

— Зачем вам конкурс?

Над ответом — а Лизавета точно знала, что кто-нибудь да задаст неудобный этот вопрос, — она думала. И не придумала ничего лучше:

— Жениха найти. — Она хлопнула ресницами и доверительно этак продолжила: — Понимаете… мне скоро двадцать пять, а для девушки это возраст, когда пора всерьез задуматься о будущем…

И главное, тут взгляд опущен.

Реснички трепещут.

И румянца хорошо бы стыдливого, но с румянцем у Лизаветы никогда не ладилось. Вот такая она уродилась… безрумяная.

— Я сирота… и приданого нет…

Князь слушал.

— И все-таки я надеюсь, что здесь… быть может… сыщется кто-то, кто… понимаете?

Князь кивнул.

Ага… а теперь вздохнуть горестно.

— Я должна была попробовать…

И снова кивнул. И, подхватив чемодан, предложил:

— Идемте? Здесь уже недалеко.

Передав рыженькую девицу — все-таки менее подозрительной она не стала, и князь дал себе слово всенепременно связаться с Игерьиной и поинтересоваться о личных ее впечатлениях — на руки Магдалине Францевне, старшей камер-юнгфере ее императорского величества, с наказом устроить, князь решил заняться другим делом. И пусть выглядело оно пустяковым, но репутацию могло изрядно подпортить.