Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии: Стоящий у Солнца

Выходило, что сестра Андрея Петухова, Ольга Аркадьевна, его попросту обманула. Наверняка обманом было и то, что она не поддерживает с племянницей никаких отношений. Русинов хорошо помнил известного в Новгороде детского врача, беседу в прошлый приезд к Ольге Аркадьевне, и этот, возможно, и благородный обман показался ему странным. Русинов выпросил у Ивана Сергеевича телеграфный денежный перевод и, минуя Москву, на своей «Волге» отправился в Новгород.

Ольга Аркадьевна оказалась в доме престарелых: докармливать ее было некому. Жила она в небольшой чистенькой комнате с казенной мебелью и, кажется, радовалась своему положению. Поселившись тут, она словно избавилась от всех прошлых предрассудков в отношении своих молодых лет и была намного словоохотливее и откровеннее. Она сразу же узнала Русинова, по-старчески восхищенно начала рассказывать, как ей хорошо стало здесь после одинокого житья в своей квартире. Русинов не торопил ее и не задавал вопросов, а лишь направлял разговор к годам эвакуации. Ольга Аркадьевна пустилась в воспоминания и неожиданно призналась:

– Простите меня великодушно, молодой человек. Я тогда сказала вам неправду. Лариса и в самом деле не вернулась в Новгород и на станции Киря не осталась.

Они гуляли по березовым аллеям, окружавшим дом престарелых. Ольга Аркадьевна держалась за его руку и опиралась на палочку.

– Где же она? – спросил Русинов. – Я ездил, искал…

– Не найдете, – заверила она. – И не старайтесь… Я должна открыть вам одну тайну. Но скажите: почему вы интересуетесь Андреем?

– Я историк, – сказал он, и это не было большой ложью. – Хочу написать об экспедиции, в которой работал ваш брат.

Ольга Аркадьевна тихонько рассмеялась:

– Мне почудилось… вы из КГБ! Вы в прошлый раз так спрашивали… Как всю жизнь меня спрашивают.

Русинов рассказал ей об истории экспедиции Пилицина и назвал всех ее участников, однако Ольга Аркадьевна никого из товарищей не знала. Но вдруг доверительно сообщила:

– Андрей остался жив! И мы встречались с ним в Новгороде! Он приезжал.

– В сорок четвертом году?

– Да, приехал тайно, скрывался… Забрал с собой Ларису и уехал. Одну ночь переночевал. Мы только вернулись из эвакуации и еще прописаться не успели.

– Куда же он уехал? – Русинов едва сдерживал волнение.

– Не сказал, – вздохнула Ольга Аркадьевна. – Когда появился – сразу предупредил, чтобы ни о чем не спрашивала. Мы и не спрашивали. Догадывались… Он так сильно постарел, похудел. От прежнего половина осталась. Сказал, что приехал за дочерью. А Лариса его совсем не помнила и все у меня спрашивала: «Это правда мой папа?» Я потом так жалела, что отпустила Ларису, да как было не отпустить? И ни одного письма! Думала, после войны напишут. Нет… Потом, когда Сталин умер, думала, когда Хрущев пришел… Видно, в живых нет. Так бы-то написали, приехали…

– Искать не пытались? – воспользовавшись паузой, спросил Русинов.

– Как не пыталась? – затосковала она. – В пятьдесят девятом году подала на всесоюзный розыск по линии растерявшихся в войну родственников. Год ждала – ничего… Потом в шестьдесят шестом заболела и дала объявление через газету. Помните, печатали списки «Отзовитесь!» и рубрика была – «Эхо войны»? В центральных газетах пять раз печатали… И приехал ко мне один молодой человек. Ласковый такой, вежливый. Я сразу поняла, откуда он. И давай меня выспрашивать, что мне известно про брата, про племянницу. Да ничего, говорю, не известно, потому и на розыск подала. А он и спрашивает: как это мы могли растеряться с Ларисой, когда из Чувашии выехали вместе и под бомбежки не попадали? Чаще-то терялись, когда ехали в эвакуацию… Мне солгать пришлось. Говорю: Лариса на фронт хотела, а ее не брали. И когда ехали в Новгород, на какой-то станции остановились рядом с военным эшелоном. Она будто бы за водой побежала, а сама, наверное, в этот эшелон попросилась. Или солдаты затащили… Тогда бывало всякое… Молодой человек ушел, а я после него уж больше не искала, боялась.

– Думаете, он был из КГБ? – поинтересовался Русинов.

– Я не думаю, я знаю, – уверенно заявила Ольга Аркадьевна. – Удостоверение показывал? Нет, мне и показывать не надо. Я человека и так вижу. Насмотрелась на них…

– А сам Андрей Аркадьевич хоть что-нибудь рассказывал? Не молчал же он все время!

– Не молчал… – проронила она. – Мне Ларису жалко было отдавать. На моих руках выросла, как дочь… Я Андрюше и говорю, мол, ей же учиться надо и замуж пора. А уедет с тобой – что там станет делать? Если сам скрываешься, то и ей придется… У Андрея только характер старый остался, смеется: я, говорит, и выучу ее, и работу найду, и замуж выдам! Такого жениха присмотрел!.. Потом он с Ларисой долго разговаривал, один на один. Не знаю, что наговорил, но она загорелась, засобиралась с отцом. Когда я их провожала – расплакалась…

Ольга Аркадьевна вытерла платочком слезы и вдруг подняла на Русинова глаза, полные восхищения.

– Он мне одну вещицу подарил! На память! Это, говорит, тебе утешительница: когда затоскуешь – возьми в руку и зажми в кулак, и сразу станет хорошо. Игрушка такая… Я, дура, эту игрушку из рук не выпускала, когда Лариса уехала. – Она снова оживилась. – А еще знаете что сказал? Ей-богу, как вспомню, мне так странно становится! Не переживай, говорит, сестренка, война кончится весной сорок пятого года. И начнется снова только через сорок лет. Число «сорок», говорит, число роковое… И предупредил, чтоб никому об этом не рассказывала.

– «Сорок» значит «со роком», – задумчиво проговорил Русинов. – Он был прав… А откуда он знал – не сказал?

– Нет, не сказал, – вздохнула Ольга Аркадьевна. – Я же не спросила. Он же любил болтать, думала, успокаивает меня, чтобы за Ларису не переживала. Когда война кончилась – вспомнила. Угадал ведь! И когда эта перестройка началась – опять вспомнила… Только и слышу – там война, там война! Погляжу кругом – вроде мир, а люди гибнут… Что было не спросить, когда новая война кончится? Наверное, Андрюша знал. Когда человек живет в опасности, между жизнью и смертью, ему многое открывается. Он ведь явился-то к нам как с того света. И если бы не игрушка эта… А так достану ее, посмотрю – нет, не приснилось!

– Покажете мне игрушку? – попросил Русинов.

– Покажу, – пообещала она и повела его в свой утешительный дом.

Русинов долго рассматривал маленькую – помещалась в ладони – нефритовую обезьянку и ощущал, будто прикасается к иному миру. Она была выточена руками большого мастера, и еще тогда, не зная подлинного возраста этой вещицы, он понял, что игрушка-утешительница явилась на свет откуда-нибудь из кургана или городища. Скорее всего это был домашний либо путевой божок, но не детская забава. Он мысленно перебирал все знакомые культуры и культуры, в которых бы обезьяна почиталась как кумир, и не мог вспомнить. Возможно, в каких-нибудь мелких африканских культурах и существовал такой бог, но откуда же она появилась у Андрея Петухова?