Владимир Ильин - Кое-что об архимагах [СИ]

Вторым же интересным событием стало то, что Аркадию к Филиппу так и не пустили. А значит, момент принесения вассальной клятвы откладывался.

– Лезла к тебе, – хмуро кивнул архимаг на молчаливый вопрос. – Убедил маму, что ночное бдение в храме тебе поможет. А там к ней Аркадию пристегнуть – ерунда…

– Это хорошо. – Впервые за вечер успокоено задышал Фил.

– Не скажу, что ты заметно посвежел, но стоит подождать пару дней. Близко я ее к тебе не подпущу. Еду постараюсь приносить сам.

– О, мне уже лучше. – Слабо улыбнулся Филипп. – И знаешь, я тут полежал – подумал. Ты прав. Не надо, чтобы она жила.

Кеош взял его ладонь и крепко сжал.

– Вот бы ты понял, что я прав и во всем остальном.

– Я подумаю. Серьезно подумаю. Если там ангел… – Прикрыл глаза Фил, оставив фразу не законченной.

Одно было плохо – утром не стало легче, и если так продлится и дальше, то обвинять Аркадию скоро станет невозможно.

За этими тяжкими думами он пропустил суету во дворе, громкие грудные голоса и прочие атрибуты скопления людей – мало ли кто на улице толпится…

Оттого, когда в помещение разом ввалилась представительная делегация с главным храмовником во главе, было уже поздно.

– Чадо, целебная молитва и причащение спасут твою душу! – Низким голосом произнес мужчина под одобрительное кивание свиты и родни Филиппа.

Фил в ужасе распахнул глаза, глядя на церковника с массивным символом веры в руках, развернулся на печи и попытался спастись бегством.

– Терпи! – Шипел в ухо схвативший его за ногу и подтащивший обратно Кеош. – Батюшка, он на людей пугливый!

– Дурачок немножко. – Медовым голоском вплелся голос Аркадии. – Убегает от своего счастья.

И мышцы сами собой задеревенели от легкого чувства беспомощности.

Грянул певучий речитатив под потолком дома, пробирая до легкой дрожи и жжения во всей коже. Вплелся подпев – и ощущение раскаленной сковороды легонечко коснулось пяток.

– Терпи, убью гада! – Навалился на спину Кеош. – Всех под костер подставишь, паразит! – Выговаривал он почти неслышно в общем песнопении, подсовывая в зубы Филу скомканный участок простыни.

– Ох, как пробирает! – Радовалась родня. – Нечистого то как корежит!

Нечистый выл в простыню и рыдал.

– Легче тебе, чадо?! – Громовым голосом уточнили у Фила по завершению пытки.

– Легче, легче! – Обрадованно замотал тот головой.

– Ну тогда повторим, братия! И…

– А может, чарочку? – Заискивающе спросила бабушка.

– А можно. – одобрительно ответили ей, позволив Филиппу выдохнуть от радости передышки.

Радости, увы, не долгой.

– Ох, хорошо… – Одобрительно хвалили истинную хозяйку дома. – Сейчас вашего внука точно вылечим.

Филипп упер лоб в камень печи и приготовился.

– А мне можно с вами? – Мягко попросилась старушка.

Филипп напрягся. Бабка, его стараниями, фонила силой так, что на чердаках и крышных скосах собралось перезимовать как бы не десять диких пчелиных семейств… Впрочем, когда женщине разрешалось молиться вместе с мужчинами…

– Конечно, вашего же внука лечим!

Кеош подле Фила хмуро вздохнул, украдкой обернулся и незаметно для остальных сняв с пояса ремень из кожи полоза, свернул его пополам и вставил в зубы отчаянно и с ужасом смотрящего на него брата.

Теперь Филипп кусал змею… И, надо сказать, в этот раз от нее действительно был толк.

Странно, но молитвы помогали. Даже не странно – жутко… Обессиливали, ослабляли ощущение Силы под рукой, обжигали тело, но та тяжелая хмарь в голове – улетучивалась, словно болотная дымка под порывом ветра.

Благо, что кожа даже не покраснела, оставаясь только болью внутри, а сами храмовники особо не усердствовали – ограничившись моментом, когда обморок от боли был засчитан за целебный сон.

Однако в обмороке том нашлось место видениям. Тем самым – черно серым, маетным и тревожным, требовательным и иссушающим силы. Там, в образах бесконечных коридоров и черных залов с высоченными потолками, теряющимися во тьме, от Филиппа требовали достроить башню, брошенную на фундаменте в лесной чащобе. Шептали на тысячи голосов, давили на волю, увещевали и вели по балюстрадам, казалось, бесконечной цитадели, приводя то в пыточные, то в сокровищницы. А когда не проняло ни то, ни другое – вывели в огромный зал без конца и края, где в самом центре угадывался пустующий черный трон – и простой обод черной короны на алой капле церемониальной подушки подле него.

Дно телеги било в спину Аркадии на каждой неровности, отдаваясь ломотой в ногах и кончиках заиндевевших пальцев. Сено утрамбовалось в пути так, что почти не чувствовалось, а наброшенные сверху меха будто бы и не давали и толики тепла из-за продуваемого ветрами основания. Холод касался кожи кисточкой, выписывая странные фигуры, от которых знобило еще сильнее.

– Если он чихнет на меня еще раз, я сброшу его с телеги, – категорично отозвалась девчонка, несильно пнув Филиппа под общей на троих накидкой.

Братец словно специально кашлянул в ее сторону, и забубнил очередную молитву.

Кажется, какие-то простудные заболевания повреждают голову, и это был точно этот случай – потому то объяснить иначе внезапную любовь Темного к местным верованиям Аркадия не могла.

Противоестественную любовь – она видела, что Филу чертовски больно, но тот упорно продолжал шептать строчку за строчкой заученных песнопений. Делал это ночью, мешая спать; шептал днем, вызывая одобрительные взгляды родни. И практически перестал реагировать на окружающих – даже прямая угроза выдать его деду была встречена взглядом такого непонимания и боли, что невольно пришлось отступить.

Да еще храмовник захаживает, как к себе домой, притаскивая новые тексты из местной главной книги – и искренне умиляется, когда болезный мальчишка повторяет их с первого раза, а потом мирно засыпает… от боли, которой никто не способен заметить. Актерская игра? Да еще такая, что даже Кеош проникся, и самолично таскает ему воду с едой, отнимая из ее рук…

Или они спелись? Аркадия не верила в такое – слишком отчаянный обман таился под холмом. Узнай о нем архимаг – и Филиппу уготовано сдохнуть в канаве тем же вечером. Мало ли – путь к врачу, телега, гнилая ось, нервная лошадь. Разве будет в перевернувшейся повозке чья-то вина, кроме злого случая? Девчонка могла придумать с десяток возможностей, как можно прикончить хворого и беспомощного… И ни одной, как это сделать, когда вокруг растревоженной наседкой вьется Кеош.

– Ты должен жить, – рычал тот еле слышно над Филиппом, заставляя родича пить воду и проглатывать жидковатую кашу.

Сказать ему сейчас, что никакого ангела нет – и гнилая ось телеги с нервной лошадью запросто случится с ней самой. Не поверит – не сейчас, когда Фил и в самом деле выглядит раскаявшимся перед ликом ангела. Готовым спасать то, чего нет… Аркадия же будет той, что препятствует своим враньем спасению – ловко…