Оксана Глинина - Янтарь на снегу

— Зачем тебе это, Людя? И кем ты при мне будешь?

— Как кем? — возмутилась нерадивая дева. — Твоей комнатной девицей конечно же!

У меня глаза полезли на лоб, а челюсть ударилась об пол с громким звоном.

— Ты? И комнатной девицей? — Не выдержав, я расхохоталась. — Людя, честное слово, не смеши. Ты за все время в обители ни одного поручения как следует не выполнила, а тут — собираешься стать горничной. Ты вообще хоть представляешь, что это такое?

— П-фф, — только и фыркнула моя собеседница и, подбоченясь, нравоучительно заметила: — Видно, что книжек ты читала много, да не тех. Комнатная служилая девица по рангу выше остальной прислуги, а переодевальщица невесты короля…

— Я не невеста короля, — решила прояснить этот момент сразу, чтобы ни для кого потом неприятных сюрпризов не было.

— Не перебивай, — опять отмахнулась от меня Людвика. — Я все продумала, у меня даже план имеется.

Воистину! Вот кого на самом деле должен был назвать оракул в числе возможных кандидаток в жены короля! С такой королевой не то что король, все королевское имущество зазря не пропадет! Пока я тут страдала и предавалась унынию, Людя уже на всю жизнь планы разработала. Быстро, однако.

— Невеста ты или нет, — категорически заявила она, — но это тебе не купеческий извод. Как твоя служащая я тоже буду иметь доступ в высший свет.

Весьма ограниченный, надо сказать, но я решила не разбивать ее мечты с маху, пусть потешится — это продлится недолго. А сейчас надо выслушать деву до конца — не каждый день со мною делятся планами относительно своего будущего.

— Мне много не надо, — продолжала рассуждать как ни в чем не бывало Людя. — Достаточно и какого-нибудь мелкопоместного дворянчика из младшего Дома, можно с прохудившимся кошельком.

Очаровательно.

О том, что мелкопоместный дворянчик из младшего Дома с прохудившимся кошельком в ее сторону даже не плюнет, я благоразумно промолчала. Разве что в услужение другому роду ее позовут, но что-то подсказывало — такой вариант развития событий Людю не устроит. Да-а, амбиции, конечно, заоблачные. Куда уж мне со своими мечтами о тихой и спокойной жизни девы-целительницы, истинной дочери Живы. Тут такие прожекты колоссальных размахов!

— Людя, — осторожно сказала я. — А с чего ты решила, что этот самый мелкопоместный бедняк-дворянин на тебе женится?

— Ты, моя дорогая, слишком плоско мыслишь.

Я в этом даже не сомневалась.

— Видишь ли, мои родители были богаты, даже очень. — Последние слова она выделила с особой тщательностью. — А я их единственная наследница. В конце концов, я ведь не дура и понимаю, что за мои красивые глаза на мне никто не женится, а вот при наличии большого состояния…

Тут она многозначительно посмотрела на меня. Нет, это надо прекращать, а то скоро окажется, что, помимо богатства, у нее и завалящий баронет в родне имеется.

— Послушай, Людя, — я постаралась говорить без насмешки. — Почему ты думаешь, что твое богатство еще существует в природе?

И, не дав ей возможности возразить, продолжила:

— Придя в монастырь, ты развязала руки своему жениху-опекуну, и он, скорее всего, все твои деньги давно пустил по ветру.

Я встала и подошла к девушке.

— С чего ты вообще взяла, — сказала, стараясь не смотреть ей в глаза, — что даже самый никчемный дворянин женится на горничной, пусть и королевской невесты?

На этот раз Люде нечего было возразить.

— Ты даже не представляешь, какими высокомерными могут быть самые нищие представители дворянства. — В моем голосе стали нарастать уверенные нотки. — А если бы тебе и правда улыбнулась удача, и ты вышла замуж за одного такого дворянина, тебя все равно тыкали бы носом в твое происхождение. Людя, ты не представляешь, насколько этот мир грязен и жалок!

— Но, Гинта, здесь еще хуже. — Вид у девушки стал несчастным. — Тут со скуки помереть можно!

— А там, думаешь, будет весело, если помирать придется по более веским причинам? — насмешливо спросила я. — Максимум, чего ты добьешься — это статуса любовницы какого-нибудь лорда. Тебя используют, как половую тряпку, а потом выбросят, когда найдут замену. А что ждет тебя потом?

На этот раз я посмотрела ей в глаза и добавила:

— Публичный дом.

Людя вздрогнула, а мне стало гадко от своих слов, но я решила бить до конца, решила быть неумолимой:

— Таких, как ты, самоуверенных и глупых, полно везде. Только потом, увы, жизнь все ставит по своим местам.

Я когда-то была частью той жизни и многого не понимала. Довелось одним глазом подсмотреть, как бывает на самом деле.

— Почему ты такая упрямая? — В сердцах Людя даже ногой топнула. — Что тебе стоит взять меня с собой? Не подхожу знатной леди даже в горничные?

Я застонала. Даже показалось, что голову очистили от защитных покровов, словно кочан капусты, и оставили мне одну безысходность, словно обскубанную кочерыжку. И кто, спрашивается, из нас двоих такой упрямый?

— Там, при мне, тебе придется нелегко, — сделала я последнюю попытку убедить ее.

— Ты всегда была занудой, но злыдней тебя не назовешь! — Людя уже расплылась в улыбке.

— Ты не поняла. — Я тяжело вздохнула. — Меня ненавидят мои собственные родственники. Я же как на убой еду!

Она пожала плечами.

— Ясное дело, будь ты любимицей, не сидела бы тут в четырех стенах.

— Нет, ты не представляешь, они еще и в бешенство придут, оттого что я теперь, вопреки всему, претендую на то, чтобы стать персоной особой важности! Мстить будут, и тебе достанется.

— Ты же знаешь: меня обидеть — себе дороже!

Это да. Сразу вспомнился уж в постели наставницы Ингельды и визг на всю обитель, а ведь могла и гадюку подкинуть!

— За что они так с тобой? — из любопытства спросила меня моя будущая переодевальщица.

— За позор Дома Браггитас.

И, глядя в ее непонимающее лицо, я выдохнула:

— Мне неизвестно имя моего отца.

Потом на всякий случай добавила:

— Я бастард.

Меня усадили на огромного черного жеребца, от одного вида которого у кого угодно начали бы трястись поджилки, задергался левый глаз, а на затылке стали бы шевелиться волосы. Нет, я не суеверна, просто я была на редкость плохой наездницей, и перспектива свернуть шею, упав на полном скаку с такой высоты, меня не радовала. На мой вопрос, почему мне досталось это исчадие ада, кузен отшутился: под стать коню и наездник, а мне, мол, и такой сойдет. Перед тем как сесть, я долго смотрела на зверюгу, а она косила на меня взбудораженный смоляной глаз, с явным чувством превосходства взирая на недостойную, которую придется некоторое время, к величайшему лошадиному разочарованию, носить на себе. Моего мнения, ясное дело, не спрашивали, просто затащили на чудовище, которое начало громко храпеть и мотать головой. Сердце зашлось от ужаса, а ноги онемели и перестали сгибаться в коленках. Но мои чувства не разжалобили страшную скотину, как, впрочем, и лорда Браггитаса. А нетерпеливое подталкивание и шипение Легарта: «Чего ломаешься? Конь как конь!» — привели к головокружению и полной потере ориентации в пространстве. Потом оказалось, что это кузен, зычно крякнув, поднял меня и усадил на опасную верхотуру.