Нил Гейман - Добрые предзнаменования [litres]

– Менем Тювкфкой Фганивации Ффобоввения убъяввяю этот фотевь… – начал он и остановился. Он вынул нож изо рта и начал снова: – Именем Тюркской Организации Освобождения объявляю этот отель нашей собственностью!

Два последних туриста, оставшихся на острове [20] Мистер Томас Трелфол с супругой, проживавшие по адресу: 9, Элмс, Пейнтон, Девоншир. Они всегда придерживались того мнения, что самое лучшее в отпуске – это возможность не читать газет и не слушать новости, то есть полностью отрешаться от мира. Вследствие расстройства желудка у мистера Трелфола и легкого солнечного удара, случившегося с миссис Трелфол после первого дня на пляже, они вышли из номера первый раз за десять дней. , нырнули под столик. Мисс Шарлах невозмутимо выудила вишенку-мараску из коктейля, поднесла к алым губам и слизнула ее с черешка так, что присутствующих мужчин бросило в холодный пот.

Пианист встал, залез под крышку рояля и достал оттуда музейный пулемет.

– Этот отель уже захвачен Греческой Территориальной Бригадой! – завопил он. – Один неверный шаг и в тебе появится несколько лишних дырок!

В дверях показались новые действующие лица: огромный чернобородый индивидуум с золотозубой ухмылкой и древней картечницей Гатлинга в руках. За его спиной виднелся отряд его соратников, столь же огромных, хотя и не столь же внушительно вооруженных.

– Этот стратегически важный отель, годами служивший символом греко-турецких фашистских империалистов, разграблявших страну своим поганым туризмом, переходит в собственность итало-мальтийских борцов за свободу! – учтиво пробасил он. – Теперь мы вас всех прикончим!

– Чушь! – сказал пианист. – Тоже мне – стратегически важный! Просто здесь лучший винный погреб.

– Он прав, Педро, – сказал обладатель «калашникова». – Именно поэтому он нашим и нужен. Иль хенерал Эрнесто де Монтойя вызвал меня и говорит: Фернандо, говорит, война кончится к субботе, парни захотят отметить это дело. Будь так добр, дуй в «Паломар дель Соль» и захвати его как трофей.

Чернобородый побагровел.

– Он стратегически важный, Фернандо Кьянти! Я сделал большую карту острова, и этот отель точно посередине, так что он чертовски дьявольски стратегически важный! Можешь мне поверить!

– Как же! – парировал Фернандо. – Ты еще скажи, что если из дома Малыша Диего виден загнивающий капиталистический частный нудистский пляж, так это тоже стратегически важный объект!

Пианист залился глубоким румянцем.

– Наши заняли его сегодня утром, – признался он.

Наступила тишина.

И в тишине раздалось громкое шуршание шелка. Кармин положила ногу на ногу.

Кадык пианиста прыгнул вверх-вниз.

– Это очень стратегический объект, – выдавил он, стараясь не обращать внимания на женщину на высоком стуле у барной стойки. – То есть, если кто-нибудь решит высадить туда десант с подлодки, нужно занять место, откуда все видно.

И тишина.

– В любом случае он стратегически важнее, чем этот отель, – выдавил пианист.

Педро зловеще кашлянул.

– Следующий, кто что-нибудь скажет. Все равно что. Умрет. – Он ухмыльнулся. И поднял ружье. – Отлично. А теперь – все к дальней стене!

Никто не двинулся с места. Они уже его не слушали. Они слушали, как кто-то тихо и невнятно бормочет что-то монотонно неразборчивое у входа в отель.

По стройным рядам борцов за свободу внезапно пробежала некая рябь, несмотря на все их попытки не сходить с места. Через них непреклонно протискивалось все то же бормотание, начинавшее превращаться в более или менее разборчивые фразы:

– Вы, господа, не обращайте на меня внимания, жаркий выдался денек, а? Три раза обошел весь остров, никак не мог найти адрес, кто-то здесь считает, что улицы на домах писать не надо или что? Нет, нашел, конечно, четыре раза спрашивал-переспрашивал, плюнул, пошел на почту, на почте уж точно знают, и то им пришлось мне план нарисовать, где уж он тут у меня…

С невозмутимостью щуки, заглянувшей в садок с форелью, из-за спин тяжеловооруженных мужчин появился человечек в очках. В руках он держал длинный, узкий, завернутый в оберточную бумагу пакет, перевязанный бечевкой. Единственной уступкой местным климатическим условиям в его облике были коричневые открытые сандалии, однако теплые зеленые носки, выглядывавшие из них, демонстрировали глубокое врожденное недоверие к переменам погоды за рубежом.

На голове его была форменная фуражка, на которой большими белыми буквами было написано: «Интернешнл Экспресс».

Он не был вооружен, но никто его не тронул. Никто даже не направил на него ружье. Все просто изумленно смотрели на него.

Человечек огляделся, разглядывая живописную компанию, заглянул в свой блокнот, а потом подошел прямо к Кармин, все еще сидевшей у стойки.

– Вам посылка, мисс, – сказал он.

Кармин взяла ее и начала развязывать бечевку.

Курьер из «Интернешнл Экспресс» сдержанно кашлянул и положил перед ней замусоленную книжку квитанций и желтую шариковую ручку, привязанную к книжке куском шпагата.

– Распишитесь, мисс. Вот тут. Полное имя печатными буквами, а тут – подпись.

– Да, конечно, – Кармин поставила неразборчивую подпись, а потом печатными буквами вписала свое имя, которое оказалось намного короче, чем «Кармин Шарлах». Куда короче.

Человечек любезно поблагодарил ее и направился к выходу, бормоча по дороге, что неплохое тут у вас местечко, господа, всегда собирался сюда в отпуск приехать, извините за беспокойство, прошу прощения, сэр…

И он исчез из их жизни так же тихо, как и появился в ней.

Кармин наконец развернула пакет. Борцы за свободу из задних рядов начали тихонько пробираться вперед, чтобы было лучше видно. В пакете был большой меч.

Она осмотрела его. Это был очень простой меч, длинный и острый. Судя по виду, его выковали очень давно, но с тех пор ни разу не пускали в ход. В нем не было ничего декоративного или хотя бы внушительного – не волшебный меч, не таинственное оружие, наделенное силой и могуществом. Это был меч, самым очевидным образом предназначенный для того, чтоб им рубили, резали, ранили – предпочтительно убивали, а если не выйдет, то наносили непоправимые увечья. При этом рассчитан он был на очень большое число жертв. Он был окружен неописуемой аурой угрозы и ненависти.

Кармин сжала эфес искусно наманикюренными пальцами и подняла меч на уровень глаз. Лезвие ярко блеснуло.

– Ну… что ж! – сказала она и поднялась со стула. – Наконец-то.

Она допила коктейль, удобно пристроила лезвие на плече и оглядела плотный круг лиц, одинаково озадаченных независимо от политической ориентации.

– Извините, ребята, мне пора бежать, – сказала она. – Жаль, что не могу остаться и познакомиться с вами поближе.