Нил Гейман - Добрые предзнаменования [litres]

– Что ты делаешь? – спросил он.

– Стою под душем.

– А. – Ньют пустился в неясные размышления: всем надо мыться после этого или только женщинам? И у него появились подозрения, что какое-то отношение к этому имеют биде.

– Знаешь, что я тебе скажу? – начал Ньют, когда Анафема вышла из ванной, завернувшись в пушистое розовое полотенце. – Можем повторить.

– Нет, – ответила она, – не сейчас.

Она вытерлась и принялась собирать одежду с пола. Потом, не стесняясь Ньюта, она стала одеваться. Ньют, обычно готовый при посещении бассейна полчаса ждать, пока освободится кабинка для переодевания, лишь бы не разоблачаться в присутствии других, почувствовал легкий шок и сильный душевный трепет.

Тело Анафемы то открывалось его взору, то снова скрывалось из виду, словно руки иллюзиониста. Ньют все пытался пересчитать ее соски, и это ему никак не удавалось, хотя он не имел ничего против.

– Почему нет? – спросил он.

Он собирался добавить, что это не займет слишком много времени, но внутренний голос посоветовал ему не делать этого. Он очень быстро взрослел.

Анафема пожала плечами – не самый простой трюк, если одновременно ты пытаешься влезть в скромную черную юбку.

– Она сказала, это будет всего один раз.

Ньют молча открыл рот два или три раза, а потом сказал:

– Нет. Не могла она так сказать. Она не могла предсказать этого. Я не верю.

Анафема, которая уже оделась, подошла к картотеке, вытащила карточку и протянула ему.

Ньют прочел ее, зарделся и, не открывая рта, отдал обратно.

Не потому, что Агнесса все знала заранее и выразилась самым незамысловатым образом. Его больше смутило то, что за сотни лет различные представители семейства Деталей оставили на полях свои одобрительные комментарии.

Анафема передала ему сырое полотенце.

– Держи, – сказала она. – И поторопись. Я займусь сэндвичами, а потом нам надо еще приготовиться.

Он посмотрел на полотенце.

– А это для чего?

– Для душа.

А. Так, значит, это делают и мужчины, не только женщины. Он обрадовался, что ему удалось это выяснить.

– Только не задерживайся, – сказала она.

– Почему? Нам что, нужно убраться отсюда, потому что дом взорвется через десять минут?

– Да нет, у нас есть еще пара часов. Просто я использовала почти всю горячую воду. А у тебя в волосах полно штукатурки.

Еще один порыв ветра, уже из числа отставших, налетел на Жасминный Домик, и Ньют, заняв стратегическую позицию за сырым розовым полотенцем, уже не таким пушистым, бочком пробрался в ванную и полез под холодный душ.

Сон Шэдуэлла: он летит над деревенским лугом. В центре луга – огромная куча щепок и хвороста. Из середины кучи торчит деревянный столб. Мужчины, женщины, дети стоят в траве вокруг, глаза горят, щеки раскраснелись в предвкушении зрелища.

Неожиданное оживление в толпе: десять мужчин идут по лугу и ведут приятную женщину средних лет; в молодости она, по всей вероятности, была весьма мила, и сквозь сонное сознание Шэдуэлла проплывает слово «хорошенькая». Перед ней шагает Армии Ведьмознатцев рядовой Ньютон Импульсифер. Нет, это не Ньют. Этот старше и одет в черную кожу. Шэдуэлл с удовлетворением узнает древний мундир Армии Ведьмознатцев майора.

Женщина взбирается на кучу мусора, охватывает столб за спиной руками, и ее привязывают к столбу. Поджигают хворост. Она обращается к толпе, что-то говорит, но Шэдуэлл слишком высоко, чтобы расслышать, что именно. Толпа подходит ближе к костру.

Ведьма, думает Шэдуэлл. Они сжигают ведьму. В груди у него теплеет. Вот это хорошо, это правильно. Так и должно было быть.

Только…

Она поднимает голову, смотрит прямо на него и говорит:

– И ты тоже, старый полоумный дурак.

Только она же умрет. Она сгорит заживо. И Шэдуэлл, во сне, понимает, что это ужасная смерть.

Языки пламени поднимаются выше.

И женщина смотрит вверх. Она смотрит прямо на него, хотя он и невидим. И она улыбается.

А потом раздается БУМ!

Удар грома.

Это гром, подумал Шэдуэлл, проснувшись в непоколебимой уверенности, что на него все еще кто-то смотрит.

Он открыл глаза, и тринадцать стеклянных глаз уставились на него с разносортных пушистых мордочек на многочисленных полочках будуара мадам Трейси.

Он отвел глаза и взглянул прямо в лицо кому-то, кто не отрывал от него взгляда. Это был он.

Ох, в ужасе подумал он, это у меня, значит, дух от тела отделился. Я себя самого вижу со стороны, ну, на этот раз мне точно конец…

Он судорожно замахал руками, пытаясь подплыть поближе к своему неподвижному телу, и в этот момент, как оно иногда бывает, точка зрения сместилась и встала на прежнее место.

Шэдуэлл успокоился и попытался понять, зачем нужно вешать зеркало на потолок в спальне. Так и не найдя ответа, он покачал головой.

Он сел, натянул ботинки и, покачиваясь, встал на ноги. Чего-то не хватало. Ага, покурить. Он порылся в карманах, вытащил жестянку с табаком и стал сворачивать самокрутку.

Ему снился сон, это точно. О чем был сон, Шэдуэлл не помнил, но о чем бы в этом сне ни шла речь, ему стало тревожно на душе.

Он прикурил и увидел свою правую руку: идеальное боевое средство. Оружие судного дня. Он наставил палец на одноглазого мишку на каминной полке.

– Ба-бах! – сказал он и издал неубедительный смешок. Он не привык издавать смешки и поэтому закашлялся, что знаменовало возвращение на более привычные позиции. Ему хотелось выпить. Скажем, сгущенки.

Наверняка у мадам Трейси есть сгущенка.

Громко топая, он вышел из ее будуара и направился в кухню.

У входа в кухню он остановился. Она с кем-то говорила. С мужчиной.

– Так что именно вы просите меня сделать? – спрашивала она.

– Ах ты, карга, – пробормотал Шэдуэлл.

У нее явно был один из этих посетителей, которые ей все время звонят.

– Откровенно говоря, дорогая моя, в данный момент в силу обстоятельств мои планы несколько туманны.

У Шэдуэлла кровь застыла в жилах. Он ринулся вперед прямо сквозь бисер с воплями:

– Грехи Содома и Гоморры! Думаете, врасплох взяли?! Прямо над моим хладным трупом!

Мадам Трейси взглянула на него и улыбнулась. В комнате больше никого не было.

– И хде он? – выдохнул Шэдуэлл.

– Кто? – спросила мадам Трейси.

– Какой-то чистоплюй-южанин, – сказал Шэдуэлл. – Я его слышал. Он здесь был, предлагал всякое. Я его слышал.

Рот мадам Трейси открылся, и тот же голос, который Шэдуэлл уже слышал, сказал:

– Не КАКОЙ-ТО чистоплюй, сержант Шэдуэлл. ТОТ САМЫЙ чистоплюй.

Шэдуэлл выронил сигарету. Слабо содрогаясь, он вытянул перед собой руку и направил указательный палец на мадам Трейси.

– Демон, – хрипло заявил он.