Евгений Щепетнов - Колдун 2

Убыстряю шаг, подхожу к насильнику, уже доставшему свои причиндалы и пристраивающемуся поудобнее, и с размаху пинаю его в спину. Так пинаю, что он летит через девчонку и носом пропахивает усыпанную обломками мебели и стекла лужайку.

— Ты чо, Колек, ох…ел?! — один из тех, что держали ногу девушки, вскакивает, сжав пальцы в кулаки — Щас ты получишь, недомерок!

Это я недомерок. Это я получу. Жаль, что я не в своем теле, в своем высоком, сильном, тренированном теле! Но и это тело не такое уж и хилое, а навыки мои никуда не делись. Мои боксерские навыки!

Я уклоняюсь от удара и сходу делаю «двоечку» в челюсть нападающего. Тот хрюкает от неожиданности, глаза его закатываются и он падает на лужайку, как тряпичная кукла. Готов! Чистая победа! Нокаут!

Второй насильник собрался что-то сказать, но не успел — бью ему ногой в пах, и тут же голову о колено! На! Получи! Я боксер, да, но еще и уличный боец! Хватило в юности всяческих разборок, умею драться и не по правилам!

Сзади прилетело по спине, даже задохнулся. Отскочил в сторону — второй удар штакетины угодил по земле. Подскакиваю, бью в лицо мордатого губастого парня, ломая переносицу и выбивая изо рта кровавые слюни. Добиваю уже на земле, той доской, которой он захреначил мне по спине. И тут же чувствую, как по моему хребту течет кровь, как пропитываются штаны, наполняясь горячей жидкостью. Палка была с гвоздем, очень как-то неудачно мне им пришлось.

Двух других парней роняю за считанные секунды, они только и успели, что отбежать на пару шагов, приговаривая: «Да ты чо, Колек, спятил, штоля?! Ты чо?!». Эти были совсем молодыми, лет по семнадцать, не больше. Вышибать из них дух было совсем легко.

Того, кто намеревался первым попробовать молодого девичьего тела я добил ударом кирпича по затылку — без всякой жалости и сантиментов. Просто забил в кровавую кашу, да и вся недолга. Ему жить не надо!

Рядом с ним лежали вилы. Черные, с рукояткой, отполированной годами использования. Их я видел протыкающими живот этой девчонки, которая сейчас всхлипывала, сидя на земле и судорожно натягивая на себя обрывки некогда красивого, и наверное дорогого платья.

— Пойдем отсюда, скорее! — протянул руку, оглядываясь по сторонам — сейчас здесь еще куча народа появится! Уходить надо! Да быстрее ты!

— Сестры! Там — сестры! Я не могу! — девчонка все придерживала сползающее с груди платье, а я с ужасом думал, что ничего, совсем ничего не смогу изменить! Ведь все это уже БЫЛО! И значит, она должна погибнуть! Обязательно должна! Вот только со мной, или без меня — это вопрос. Это большущий такой вопрос!

А потом вопроса не стало. Я увидел, как в ворота вбегает с десяток мужиков разного возраста и степени звероподобности. В руках у них вилы, палки, у одного даже коса наперевес.

Хватаю с земли вилы, кричу:

— За мной! Быстро! Бежим! — и с место в карьер рву в сторону от набегающей толпы. Девчонка едва не падает, путаясь в подоле платья, я подхватываю ее левой рукой, бегу, скрежеща зубами от злости, от напряжения, от ярости, забегаю за угол…и натыкаюсь на четырех парней, тяжело дышащих, забрызганных свежей кровью от кончиков пальцев и до самой своей макушки.

— Стой! — кричит один, выставляя перед собой вилы — Оставь суку! Куда ее попер?!

— Парни, он пятерых зашиб, сомашеччий! — кричит кто-то справа и я вижу подбегающую толпу — Никанора до смерти забил булыганом! Говорят, эту суку защищал, барыньку!

— Барыньку защищал?! — зло тянет один из парней передо мной, и я понимаю, что сейчас меня будут убивать. Я могу уйти — броситься вперед, вырубить этого, подсечь ноги второго — и в бега! Хрен они меня догонят, увальни деревенские! Бегать-то я умею! Вернее — когда-то умел. В своем теле. Но все равно — один я от них уйду. И буду жить. Один. А девчонку сейчас изнасилуют и приколют к земле грязными вилами. Но я буду жить!

Прыгаю вперед и с размаху бью парня ногой в пах, второго — вилами в грудь. От палки третьего уворачиваюсь и протыкаю ему бедро зубьями вил — насквозь. Четвертый убегает. Дорога свободна!

Хватаю девчонку за руку, рвусь вперед! Свобода!

И падаю от тяжкого удара в спину. Булыжник! Прямо в позвоночник!

Потом меня бьют. Сильно, страшно, как в мешок. Хрустят сломанные зубы, трещат ребра, из носа хлещет кровь и мне трудно, практически невозможно дышать. Я уже не могу уворачиваться и только лишь жду, когда все это закончится. Скорее бы уж, чтобы не слышать стонов и рыданий девушки, которую насилуют прямо здесь, рядом со мной.

А потом мне в грудь вонзаются вилы. Те самые, которые я видел в своем видении — темные, с отполированной мозолистыми руками суковатой рукояткой. Я умираю не сразу, легкие все еще пытаются вдохнуть ставший горячим и такой желанный — воздух. Я хриплю, пуская розовые пузыри, рассеченными губами пытаюсь что-то сказать и только лишь выдавливаю из себя жалобное, тихое:

— Будьте вы прокляты! Все! До седьмого колена!

Головокружение. Запах воды, камышей, тухлой рыбы где-то поодаль. И глаза: странные такие, с вертикальным зрачком. Они всматриваются в душу, проникают в меня до самых печенок, видят то, что я и сам в себе не смог бы увидеть. Чужие, нечеловеческие глаза.

— Я тебе верю! — кивает бледнокожая красотка и отступает на шаг — Итак, что ты хочешь? И предлагай свою цену. А я решу — стоит ли оно того.

— Трое. Три жертвы! — решил я не юлить и выложить все карты — двое убийцы и насильники, третий — негодяй, который истязает и мучает свою жену и дочь. Этим трем тварям жить не нужно. Это мой тебе подарок. Это не плата. То, что случилось с тобой, то, что сделали твари — ничем нельзя оплатить. Никакой платой. Прости, я был неправ, когда хотел с тобой торговаться. И вообще — прости. Простите, девчонки, что не смог вас защитить!

Я опускаюсь на колени прямо в мокрую землю и стою так, наклонив голову и упершись взглядом в кусок гнилой деревяшки, выброшенной волной на берег. В душе пусто и гулко, как в грязном ржавом ведре.

Я только что умер, меня убили там, во дворе господского дома, и я знал, что на самом деле там был и умер, защищая эту девчонку. Вернее — ту, что потом стала этим существом.

И вдруг я чувствую, как холодная рука касается моей макушки и проводит по голове, спускаясь на щеку. Я поднимаю голову и вижу — русалка смотрит на меня совсем не строго, дружески. На ее лице легкая улыбка, а глаза совсем не кажутся чуждыми — они ласковые, и я знаю это.

— Не кори себя. Историю не изменить. Ты сделал все, что мог, и никто не сделал бы больше. Я прощаю деревню. Возьми это!

Она протягивает мне пузырек с жидкостью молочного-белого цвета (откуда она его вынула?!), которая неярко светится в темноте:

— Разобьешь в центре деревни. Все на этом и закончится. Встань, воин. И давай сюда твоих негодяев — пора им получить свое.